litbaza книги онлайнТриллерыВыкуп за собаку - Патриция Хайсмит

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 71
Перейти на страницу:

— Еще как серьезно! — сказал он, обращаясь к закрытой двери, и поднялся с пола. — Эти Рейнолдсы такие милые люди. — Он улыбнулся самому себе и снял пиджак и галстук. В постели они с Мэрилин всегда находили общий язык. Здесь им не нужны были слова.

Глава 5

В тот момент, когда Кларенс, раздевшись, юркнул в постель к Мэрилин на Макдугал-стрит, Кеннет Роважински на перекрестке Вест-Энд-авеню и Сто третьей улицы достал шариковую ручку и бумагу, собравшись написать второе письмо о похищении собаки. Он не был уверен, что отправит его. Он написал много писем, так и оставшихся неотправленными. Сам процесс доставлял ему удовольствие. Написав наверху страницы «Нью-Йорк», он облокотился на стол, отложил ручку и с неопределенной улыбкой уставился в пространство.

Роважински был пятьдесят один год. Невысокого роста, коренастый и в добром здравии. Правда, он прихрамывал на правую ногу: четыре года назад барабан бетономешалки придавил ему ступню, сломав кости плюсны, и два пальца пришлось ампутировать. Благодаря этому Кеннет получал теперь каждый месяц двести шестьдесят долларов. На той стройке он работал укладчиком труб и считался неплохим мастером: как в армии есть хорошие сержанты, которые никогда не добьются большего. Но адвокат помог ему составить жалобу так, что выходило, будто в ближайшем будущем его ожидало продвижение по службе, чему помешал тот несчастный случай; в результате Кеннету выплачивали щедрую компенсацию. Но с другой стороны, он уже не смог бы (думал Кеннет с гордостью, жалостью к себе и странным тщеславием) проворно прыгать по строительным лесам, как делал когда-то, значит, деньги он получал вполне законно.

Голова у него была круглая, щеки — румяные, уродливый нос по форме напоминал картошку. Радовался он, злился или боялся — выражение его лица мало менялось. Даже когда он видел хороший сон, оно оставалось почти тем же Он мог улыбаться, например, когда его забавляло письмо, которое он сочинял; хмуриться или напряженно оглядываться и прислушиваться если, скажем, кто-то стучал в его дверь или на лестнице раздавались шаги — и все. Кеннет жил в полуподвальной угловой квартире, состоявшей из одной большой комнаты и маленького туалета за дверью в одном углу. Там же помещалась раковина с зеркалом над ней, но ванны не было, и Кеннет мылся по меньшей мере дважды в неделю, стоя обнаженным перед раковиной на расстеленных на полу газетах. В комнате, куда никогда не проникал солнечный свет, постоянно горело электричество, но Кеннету это не мешало. Окна по размеру были в два раза меньше обычных, они располагались в четырех футах от пола и выходили на Вест-Энд-авеню (Кеннет никогда не открывал их). В них он видел только ноги прохожих — ничего больше. Гладильная доска всегда стояла наготове в переднем углу комнаты, рядом с ней — обшарпанный торшер. Газеты, свернутые и развернутые, валялись поодиночке или небольшими стопками на полу комнаты, рядом с колченогой кроватью, которую Кеннет иногда убирал, но чаще нет. Кухню заменяла небольшая газовая плита с двумя горелками и духовкой, стоявшая у стены, слева от стола, за которым сидел сейчас Кеннет. Одежды было немного: три пары брюк, два пиджака и четыре пары ботинок (одна пара такая старая, что он не собирался больше носить их). Имелся еще транзистор, но несколько месяцев назад приемник сломался, и Кеннет не потрудился отнести его в починку. Дверь квартиры выходила в коридор, который заканчивался ступеньками, ведущими к выходу на улицу; а по лестнице справа можно было попасть в квартиру хозяйки на первом этаже. Мешки для мусора оставляли в коридоре Кеннета, поэтому иногда до него доносились шаги громадного детины, сына хозяйки, полного идиота, который перетаскивал их к входной двери и втаскивал по ступенькам. Кеннет подозревал, что этот придурковатый детина появлялся здесь, чтобы подсматривать за ним в замочную скважину, поэтому он взял крышку от консервной банки (он нашел подходящую по размеру в мусоре: восемь дюймов в длину и два дюйма в ширину) и прибил ее к двери над замком, так что она болталась за задвижкой, на которую закрывалась дверь. При такой системе, даже если бы сын (его звали Оррин) попытался отодвинуть крышку, просунув что-то через замочную скважину, у него ничего не получилось бы. Если Кеннету требовалось запереть дверь изнутри, он просто вытаскивал жестянку из-за задвижки.

Кеннет был средним из трех детей в семье польского эмигранта, который приехал в Америку накануне Первой мировой войны и женился на немке. Старшая сестра, Анна, жила в Пенсильвании, и они практически не общались. Его младший брат, Поль, обосновался в Калифорнии: с ним Кеннет тоже не поддерживал отношений. Этот брат был снобом, он неплохо зарабатывал, растил двоих детей и дважды отказался одолжить (не то что просто дать) Кеннету деньги, когда тот нуждался в них, потому что возникли трудности с работой. Кеннет наконец написал Полю сердитое письмо, но не получил в ответ ни слова. Тем лучше!

Временами Кеннет считал, что ему повезло, поскольку он ни от кого не зависел благодаря своему ежемесячному доходу в двести шестьдесят долларов. В другие дни ему становилось жаль себя, одинокого, хромого, живущего в не очень приятном месте. Но это проходило, и он снова наслаждался своей большой комнатой и свободным существованием. Такие счастливые минуты обычно наступали после хорошей еды. Кеннет откидывался на спинку кресла, похлопывал себя по животу и улыбался, глядя в потолок, с которого свисала лампочка без абажура.

"Уважаемый сэр!

Ваша собака жива и здорова. Но я решил, что сложившаяся ситуация дает мне право требовать еще 1000 долларов (тысячу долларов), которую, я уверен, человек вашего положения может потратить без особого ущерба..."

Кеннет хотел сказать, что ему нужна еще тысяча долларов, но не сумел это выразить достаточно элегантно и не хотел выглядеть попрошайкой.

"Так вот, оставьте снова в 11 часов вечера в четверг тысячу долларов десятидолларовыми купюрами, как прежде, между теми же самыми столбами в ограде Йорк-авеню. На этот раз я гарантирую, что собака будет привязана к тому же столбу через час, минута в минуту.

Аноним".

Великолепно, подумал Кеннет. Нет необходимости снимать с письма копию. Он поднялся и, чтобы вознаградить себя, направился за пивом к холодильнику, стоявшему у духовки, но обнаружил там только наполовину выпитую маленькую бутылку. Пиво в ней оказалось безвкусным.

Шесть пустых бутылок разместились на полу. Кеннет повернулся к своей неубранной кровати и улыбнулся. Под простыней в изголовье кровати лежал сверток: девятьсот пятьдесят долларов, завернутые в кухонное полотенце и перетянутые резинкой. На счете у Кеннета было несколько сотен, но он не собирался делать сразу такой большой вклад.

Несомненно, Эдуард Рейнолдс выложит еще тысячу, главное — не попасться полиции. Кеннет не хотел рисковать. Он знал, что Рейнолдс ходил в полицию, потому что следил за ним в субботу утром. Кеннет поздравил себя с тем, что правильно высчитал, когда Рейнолдс туда пойдет — в субботу утром, хотя он следил за ним и накануне утром и вечером.

Пустые хлопоты! Собака, пижонская собака, была мертва еще вечером в среду. Зажав в руке камень, Кеннет со всей силы ударил ее по макушке, когда она забежала в кусты. Ему удивительно повезло, не говоря уже о том, что он проявил редкостную сноровку: так ловко стукнул бегущую собаку, что свалил ее первым же ударом, она даже не взвизгнула. Или все же она пискнула, но шум машин на шоссе заглушил этот звук? Во всяком случае, Кеннет поднял собаку и перебрался к другим зарослям, где нанес второй удар, который наверняка прикончил сучку, а затем пересек темный парк и окольным путем добрался до углового дома, где он жил. В парке он сиял с собаки ошейник и запихнул его в карман; он хотел бросить ее в какой-нибудь мусорный контейнер, но контейнеры здесь были из проволочной сетки, и их содержимое хорошо просматривалось. Кеннет принес животное в свою комнату. Кажется, только двое прохожих бросили взгляд на то, что он нес в руках, — Кеннет, конечно, держался подальше от света уличных фонарей, — но даже эти люди ничего не сказали, хотя с головы собаки капала кровь. Дома Кеннет завернул собаку в одну из своих простыней, выбрав самую старенькую. Потом он прошел с этим свертком почти двадцать кварталов, по направлению к центру, в район Спик, и избавился от него, бросив его в контейнер — проволочный, но это теперь не имело значения, поскольку собака была завернута в простыню, а вокруг валялись газеты и мусор, и разве станут люди, которые находили на помойке новорожденных детей, завернутых в старые одеяла, поднимать шум из-за собаки?

1 ... 8 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 71
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?