Тут Калачников вспомнил, что умершие люди, как правило, обделываются, так как они, естественно, уже не могут контролировать различные выделения из своих внутренних органов, работу своих мышц. То же самое будет и с ним, причем, как назло, в этот день он был в светлом костюме, а значит, темное пятно мочи хорошо будет видно на его брюках, даже при плохом качестве снимка. Привычка появляться на телеэкранах и вообще на людях только в идеальной форме сказывалась даже в такой критический для него момент.

Словно со стороны Петр увидел, как санитары с плохо скрытой брезгливостью укладывают его беспомощное тело на носилки, прикрывают несвежей, уже испачканной где-то простыней — воображение дописывало ужасную картину все новыми сочными мазками — и везут в морг. А толпа жильцов еще долго будет толпиться у подъезда, перемывая ему косточки, высказывая самые невероятные, бредовые предположения относительно его безвременной, бесславной кончины.

Нет, очень не хотелось Калачникову умирать, а тем более здесь, на лестнице, да еще и в светлых брюках. Глупо было бы и звать кого-то на помощь, тогда уж точно о его проблемах со здоровьем узнает вся страна, — ведь дом был непростой, в нем проживало немало артистов, музыкантов, чиновников от искусства. От них новость распространится по городу за один вечер. Да что там за вечер — всего за час-полтора.

Внезапно ему пришла спасительная мысль. Она была неожиданной и немного неловкой, но Петр сразу же почувствовал облегчение, так как ничто не угнетает так человека, как безвыходные ситуации, невозможность получить помощь.

Превозмогая боль, Калачников достал из кармана пиджака сотовый телефон. В его электронной памяти должен был сохраниться номер Марины Волкогоновой. Едва попадая трясущимися руками на маленькие кнопки, Петр нашел то, что ему было нужно, и без раздумий послал вызов.

Так же, как и в прошлый раз, гудки в трубке продолжались бесконечно долго — не меньше минуты уж точно. Калачников даже решил, что ему не ответят, но наконец он услышал щелчок и озабоченное:

— Алло?

— Это Калачников, — выдохнул он с облегчением и заметной радостью.

В трубке воцарилось молчание. Волкогонова словно не верила своим ушам или заподозрила какой-то подвох. Петру пришлось взять инициативу в свои руки:

— У меня проблемы. Опять появилась та самая проклятая боль в груди.

Теперь пауза оказалась покороче.

— А почему вы звоните именно мне? — сухо поинтересовалась Марина. — Я сегодня не работаю, не мое дежурство. Обращайтесь в «неотложку».

— Вы что, издеваетесь?! — разозлился Калачников. — В воскресенье в ресторане я потратил битых два часа, чтобы объяснить вам, почему о моих проблемах со здоровьем никто не должен знать, а вы отправляете меня в «Скорую помощь»!

Немедленно последовало язвительное:

— Представляю, насколько драгоценны эти ваши два часа. Ну уж извините меня за бестолковость.

В прошлый раз он, конечно, обидел ее, и, возможно, ему стоило бы извиниться. К тому же Калачников по своему опыту знал: чем красивее сучка, тем она стервознее, злопамятнее, тем более тонкого требует подхода. Но в данном случае он обращался к ней не как к женщине, а как к врачу.

— Послушайте, сейчас не время пикироваться, — с досадой пробормотал Калачников. — Я с трудом ворочаю языком. Вы должны мне помочь.

— Ничего я вам не должна, — уже неуверенно огрызнулась Марина.

— Если я умру здесь, на лестнице…

— Где-где?!

— …на грязной, заплеванной лестнице, моя смерть будет на вашей совести!

— На какой это вы лестнице? — еще раз переспросила она.

Последний вопрос прозвучал совсем жалобно и означал полную и безоговорочную капитуляцию. Калачников тут же назвал адрес и добавил:

— Но лежать мне здесь нельзя. Кто-нибудь увидит — поднимет шум. Я сейчас все равно спущусь вниз, к машине. Вы знаете мой белый «мерседес», я буду там.

Не дожидаясь реакции с противоположной стороны, Калачников отключил телефон и спрятал его в карман. Собравшись с силами, он встал. Разноцветные круги уже не застилали ему глаза, но боль в груди еще осталась. Цепляясь обеими руками за перила, Петр спустился вниз.

Забравшись в свой «мерс», Калачников обнаружил там Нину. Он уже забыл о существовании этой девушки.

— Ну что, поздравили свою актрису? — кокетливо поинтересовалась она.

Калачникову было не до церемоний.

— Проваливай! — рявкнул он.

— Что?!

— Проваливай!!

Очевидно, в его интонации было что-то особенное, Нина мгновенно испарилась, забыв свои тоненькие сигаретки на передней панели.

Ждать Калачникову пришлось не больше двадцати минут. Даже для «скорой помощи», учитывая московские расстояния и пробки на дорогах, такой результат можно было бы считать вполне нормальным, ну а для Волкогоновой, добиравшейся на обычном таксомоторе, без использования сирены и мигалки на крыше, он был просто отличным.

Максимально откинув водительское кресло — слава Богу в «мерседесе» все регулировалось с помощью кнопок, и никаких физических усилий прилагать не надо было, — Калачников почти лежал за рулем, но в зеркальце над ветровым стеклом ему было видно, как сзади подъехала желтая «Волга» и из нее выскочила Марина. Она была в джинсах и ветровке, а в правой руке держала большую коричневую кожаную сумку, вполне пригодную для похода на рынок.

Калачникову вдруг пришло в голову, что все женщины, даже самые красивые и стройные, в моменты крайней озабоченности становятся похожими на куриц, защищающих цыплят от опасности, — в их движениях появляется та же птичья суетливость, потешность. В следующее мгновение Петр устыдился своих фривольных мыслей, ведь Волкогонова сломя голову примчалась, чтобы помочь именно ему, и, дабы загладить свою вину, он с нарочитой благодарностью подумал: «Все-таки у нее не только большие сиськи, но и большое сердце».

Марина быстро подошла к водительской двери «мерседеса», она явно была готова к самому худшему, но, увидев в приоткрытое окно, что Калачников в сознании и даже улыбается, обошла машину и села рядом с ним.

— Спасибо, что приехали, — сказал он.

Она демонстративно пропустила его слова мимо ушей и сразу перешла к главному:

— Как вы себя чувствуете?

— Теперь уже значительно лучше… Боль в груди немного унялась.

— Но еще осталась?! — насторожилась Волкогонова.

— Да.

— Понятно… — пробурчала она себе под нос и полезла в свою необъятную сумку.

Оттуда Марина извлекла аптечку, а из аптечки — одноразовый шприц, ампулу, вату и флакон со спиртом. Ловко отломив у ампулы горлышко, она заправила шприц и приготовила ватку, намоченную спиртом. Во время этих манипуляций Волкогонова заметила сигареты, забытые Ниной на передней панели.