Харли морщится и высовывает язык. — А вот «Гордость и предубеждение».

— Ты решила протащить мой зад через все круги ванильного ада? — усмехаюсь я. Интересно, это шутка или нет? И придется ли мне пялиться два часа на Мэттью Макфэдиена[34].

— Кстати, ванильный — мой любимый вкус. Как насчет последнего «Форсажа»[35]? — спрашивает Харли.

— Интересное у тебя понятие о ванильности. Теперь ванильный и мой любимый вкус, — почти цитирую я слова из чертовых «Пятидесяти оттенков серого»[36]. — Значит, «Форсаж»?

— А есть другие предложения?

— Как я уже сказал, кто платит, тот того и танцует, так что выбирай сама. — В моей голове всплывают только одни образы из порнофильмов.

— На самом деле, когда дело доходит до решения, какой фильм смотреть, я теряюсь. — Девушка наконец-то проходит и садится на диван, и я не могу оторваться от ее стройных ножек. И все же моя футболка ей чертовски идет.

— Можно посмотреть спорт, — брякнул я глупость.

— Спорт? — удивляется она и смотрит на меня как на идиота.

— Да? — неуверенно говорю я. — Ты не любишь спорт? — пытаюсь прощупать почву. Неужели Харлин и впрямь не знает, кто я? — Баскетбол? — Она морщится. — Волейбол?

— Если только пляжный, и то из-за того, что на мне потрясно смотрится бикини, — отвечает она.

— Даже не сомневаюсь, — ухмыляюсь я. — Тогда соккер[37]?

— Какие-то двадцать два идиота в шортах бегают по полю и пинают черно-белый мяч.

— Гольф? — не унимаюсь я.

— Игра для пенсионеров со стажем.

— Бинго?

— Для пенсионеров, кого за дверью ждет старуха с косой. И это не спорт.

Я ухмыляюсь. У этой малышки есть свое видение на все?

— Американский футбол?

— Дерьмо собачья, — отрезает она и звучит это, как серпом по яйцам. — Самый наитупейший вид спорта в Америке. Какие-то агрессивные и тупые качки, переполненные тестостероном, выходят на поле, чтоб упираться своим членом в задницу друг друга, пытаясь дождаться мяча, а после самоутвердиться за счет своей силы и вести себя, как бешеная телка на распродаже, толкая другую и бросаясь в приступе бешенства. Если хочется снять стресс, то лучше пойти на бокс. В этом и то больше смысла.

Я едва сдерживаю порыв, чтоб не сказать, перед ней сидит тот самый агрессивный идиот и тупой качек, но сдерживаю порыв.

— Разве девушкам не нравятся качки и агрессивные парни? — Сажусь я рядом с Харли на диван и заглядываю через плечо на экран ее телефона.

— Может быть, кому-то и нравится. — Пролистывает она страницу с фильмами.

— А тебе? — почти шепчу ей на ухо и замечаю, как по ее шее пробегают мурашки. Мне нравится осознавать, что я действую на Харли так же, как и она на меня.

— Мне кажется мой ответ по отношению американского футбола вполне отвечают на второй твой вопрос.

— Значит, не нравятся?

— По крайней мере, если бы я однажды решила посмотреть канал спорт, то предпочла бы большой теннис.

Теперь морщусь я.

— Теннис? Что в нем интересного?

— Ну хотя бы короткие женские юбки и стоны. Разве парням такое не нравится? — возвращает она мне мой же вопрос.

— А смысл этих стонов?

— Ну не знаю, — пожимает она плечами, а после смотрит на меня, — думаю, у меня б получилось стать теннисисткой.

— Потому что на тебе бы потрясно смотрелась юбка и ты стонешь, как суперзвезда из порно? — предполагая ее ответ.

— Бинго, ковбой! Ну что, «Форсаж»? — Харли включает видео, и на экране появляется эмблема киностудии.

Мы устраиваемся на диване с ногами, молча приступая к просмотру фильма, и уже через какие-то полчаса Харлин засыпает на моем плече. Смотреть на эту сладкую стерву равносильно засунуть свой член между дверью и проемом. Девушка напоминает милого ангела, но стоит ей улыбнуться, как на свет покажутся два острых клыка, а за ними зубы голодной пираньи, и если ты остался еще жив, то тебя встретят челюсти акулы.

Харлин Квин — кара небес за непослушание. Грязный Санта дарит мальчикам таких девочек в назидание.

Харлин, будто ощутив мое пристальное внимание, начинает двигаться. Я не дышу, боясь разбудить. Мне чертовски не хочется, чтоб она уходила. Девушка еще ближе прижимается ко мне, обнимая меня, словно подушку и трется щекой о грудь. Вероятно, Харли и впрямь считает меня подушкой или своим плюшевым медведем. Но когда ее нога скользит по моей, и низ футболки задирается выше, мой пульс учащается, а член вновь реагирует.

Святые яйца Люцифера. Я пытаюсь расслабиться, но девушка стонет во сне и еще ближе льнет ко мне. Если и дальше так будет, то совсем скоро Харли сама заберется на мой член. И боги! Она хотя бы надела трусики? Или находится без них? Я горю желанием дернуть ткань футболке выше, но сейчас я стараюсь быть гребаным джентльменом.

Девушка вновь стонет и скользит ногой вверх, едва не задевая мой стояк. Я делаю глубокий вдох, будто это поможет мне ускользнуть от нежелательного прикосновения. И точно чувствуя мои движения и напряжение, Харли приоткрывает глаза.

— О-о-о, — вздыхает она, — прости…

Я повинуюсь своему желанию и опускаю руку на ее талию, удерживая девушку возле себя, не позволяя ей отстраниться, если она намеревалась это сделать.

— Я уснула, — шепчет она, поднимая голову с моей груди. Наши взгляды встречаются, и мой член затвердевает еще больше. И если Харли поднимет на дюйм ногу выше, то ощутит мой стояк во всей своей красе.

— Я не против, даже если ты используешь меня, как подушку, — тихо произношу я.

— Ты не самая мягкая подушка, Ченнинг, — говорит она, и я ухмыляюсь. — Прости… Я очень вымоталась с дороги. Думаю, мне стоит пойти в свою комнату.

— Останься, — выпаливаю я. «Ченнинг, ты роешь себе могилу». — Просто останься. Диван большой. Я не трону тебя и не прикоснусь, ты можешь быть спокойна на этот счет и не волноваться, — шепчу я почти в губы девушки.

Харлин улыбается и неожиданно кладет свою голову обратно мне на грудь.

— Я и не волновалась, — речь ее становится слегка спутанной. — И если бы ты ко мне прикоснулся, то я была бы не против… — почти сходит на шепот ее голос, и девушка расслабляется в моих объятиях.

Вероятно, Харли все это время находилась в полусне. Иначе, я б уже видел сияние ее оскала в ночи. Девушка совсем расслабляется, и я ощущаю, что Харли проваливается в глубокий сон.

Дотягиваюсь до пледа, стаскивая его с тумбочки, и укрываю нас. Расслабившись, я сам закрываю глаза. Сегодня был трудный день не только у Харли, но и у меня. Завтра будет новый, и надеюсь, он будет еще лучше, чем завершение