– Можно просто взять за образец платье той, кому шьешь костюм, – говорила другая.

– Мадам, я, между прочим, была профессиональной портнихой!

– И что с того? Ведь с моим методом дело пойдет гораздо быстрее!

– Старая кошелка!

– Вот так, значит, себя ведут «профессиональные портнихи»?!

В какой-то момент стало понятно, что бабульки сейчас начнут сражение на вязальных спицах, но смертоубийство предотвратил твердый голос:

– ТАЙМ-АУТ!

Ромену даже тон повышать не пришлось, все равно голос прозвучал ужасно внушительно, я и не подозревала за ним такого таланта. Ну и все остальные уставились на него в изумлении, не только я.

– Не надо нервничать, – сказал он. – Предлагаю каждой из вас сшить по костюму. Тем способом, который вы предпочитаете. Я уверен, что оба выйдут отлично.

Бабульки сразу успокоились. Заключили перемирие, и все наладилось. Старушки, которые не хотели наряжаться в карна-вальные костюмы, взялись помогать в их создании, и работа распределилась более-менее поровну.

– Возможно, я ошибаюсь, – прошептала мне Виолетт, – с первого взгляда и не скажешь, но, похоже, парень знает, как повести за собой войско!

Ну да. Он неплохо выкрутился. Но меня не так-то легко впечатлить. Я еще не была готова менять о нем мнение.

В последующие дни все усердно трудились. Обстановка стала поспокойнее. Большинство старушек, довольные тем, что у них появилась цель, со всей серьезностью принялись за дело. А остальные просто с удовольствием сидели с ними рядом, болтали и давали советы.

– Она решила ничего не делать и явиться на все готовенькое! – сказала Виолетт о мадам Боссон, которая медленно восстанавливалась после падения.

Можно было подумать, будто Виолетт ворчит, но я прекрасно видела, как она рада, что Полетт чувствует себя лучше. Что же до Альбана, то он по-прежнему сидел в своем кресле с потухшими глазами.

– Пусть побудет среди людей, ему полезно, – заявил Жорж, устраивая кресло в углу.

– Совершенно с вами согласен, – поддержал старичка Ромен, усаживаясь на табурет, который жалобно заскрипел под его огромным телом.

Я бросила на него скептический взгляд, он же ограничился тем, что посмотрел на меня ничего не выражающими глазами. Невозможно догадаться, о чем он думает. Он наверняка классно играет в покер. Я повернулась к нему спиной, плевать я хотела на этого типа.

Если исключить необходимость постоянно терпеть его присутствие, руководить мастерской мне нравилось. Глоток свежего воздуха среди безумных рабочих будней. Патрисия в последнее время придиралась ко мне еще больше, чем обычно. Почти постоянно в чем-нибудь упрекала, вечно я все делаю слишком медленно и недостаточно хорошо…

– Патрисия слегка на взводе, да? – спросила меня Виолетт.

Моя бабулечка – настоящий телепат, это же надо! Я попыталась увернуться и сменить тему разговора.

– У меня не получается! – сказала я, протягивая ей лоскут фетра.

Своими немного скрюченными пальцами Виолетт показала, как закрепить лоскут с помощью клея для ткани.

– Пришивать необязательно, я всегда делала как быстрее.

– В вашей глуши что, тоже устраивали карнавалы?

Я прикусила язык, но было поздно. Надо мне следить за словами. К счастью, она совсем не обиделась и объяснила:

– Я каждый год готовила карнавал с учениками, так что костюмов за свою жизнь переделала целое море.

Благодаря инструкциям Виолетт очень скоро плоская шапка у меня в руках приобрела объем. Я мастерила фиолетовый головной убор для костюма грозди винограда. Мне вспомнились все отвратительные задания по труду, которые приходилось выполнять в колле`же[11]. Вот бы наша училка сейчас обалдела!

Но Виолетт вернулась к прежней теме:

– Персоналу, похоже, приходится нелегко.

Я опустила фетровый пирожок на стол:

– А вы, я смотрю, умеете настоять на своем.

Она подняла на меня свои голубые, почти прозрачные глаза. Когда встречаешься с ней взглядом, кажется, будто погрузился в глубокий колодец, наполненный мудростью. Из которого так просто не вынырнешь.

– Я здесь уже больше месяца, я не глухая и не слепая. Я прекрасно вижу, что дела в «Бель-Эйр» идут не очень. Ведь это заведение далеко не низшего пошиба, и все же ощущение такое, будто тут не хватает персонала.

Несколько секунд я боролась с искушением все ей откровенно рассказать. Мне бы очень хотелось признаться, в каком адском ритме нас вынуждают работать. Поделиться тем, как мне обидно, что на каждого подопечного катастрофически не хватает времени. Высказать вслух все свои сомнения и страх, от которого скручивает живот, – страх, что я все-таки с самого начала ошиблась с выбором.

Но я промолчала.

Да, мы стали очень близки, и да, я чувствовала, что она готова выслушать все, что я захочу ей рассказать, но, как ни крути, она была пациенткой, и я не имела права с ней откровенничать.

Она немного подождала, наблюдая за мной своими прозрачно-голубыми глазами. И снова принялась за рукоделие.

– Если что, о своем недовольстве всегда можно заявить, – сказала она.

– Как будто кто-нибудь станет нас слушать! – вырвалось у меня. – Вы, может, и в Деда Мороза верите?

Она как ни в чем не бывало улыбнулась и сказала:

– Можно устроить манифестацию. Я, если хотите знать, участвовала в Мае шестьдесят восьмого[12].

И она сосредоточилась на работе, будто не заметив, что за нашим разговором с интересом следят все собравшиеся.

Глава 16. Революция

Слова Виолетт поплыли по воздуху, легкие и покалывающие, точно пузырьки шампанского. Они растворились в пространстве столовой и разбудили в собравшихся жажду бунта.

А моя дорогая бабуля ни о чем и не догадывалась. Мне даже показалось, что, упомянув Май 1968‐го, она перенеслась куда-то далеко-далеко. Будто мысли о том времени утащили ее обратно в прошлое. Вид у нее был печальный – как у всякого, кто погружается в давние воспоминания. Я пообещала себе зайти проведать ее в конце смены.

Но на это, конечно, не хватило времени.

На следующий день пузырьки распространились уже повсеместно: «Бель-Эйр» бурлил и клокотал. Повсюду говорили об одном – о революционном карнавале. Во всех комнатах и коридорах шепотом произносились слова «транспаранты», «манифестация» и «хватит, надоело!». Резиденты дома престарелых хотели, чтобы им уделяли больше внимания, сиделки восклицали: «Так продолжаться не может!», и медсестры были с ними солидарны.

«Воскресенье – день посещений, – думала я. – Надеюсь, все как-то поутихнет».

Но и к воскресенью ничего не поутихло.

Языки развязывались, старики делились с родными сначала мелкими проблемами, а потом и самыми серьезными. Дочь Полетт спросила у меня, верны ли слухи и в самом ли деле готовится забастовка, потому что ей все-таки хотелось бы знать о подобных планах. Мужчина в футболке, забрызганной краской, перед уходом задержался и сказал, что готов присоединиться к митингу.

– Я рабочий, как и мой отец. Когда я был маленьким, он носил меня на плечах на каждую первомайскую демонстрацию. Мы ни одной не пропустили. Ну а теперь моя очередь толкать его коляску. Я знаю, чего он хочет, пусть он и не в состоянии это сказать словами.

Так я поняла, что его отец – Альбан.

Вечером в раздевалке обстановочка