стеклянные зубья, скалящиеся из рамы, кромсали ее свет на лоскуты. Он неровными полосами рассыпался по полу и серебром блестел в луже крови. Тяжелые темно-алые капли с оглушительным звоном скатывались со столика, на котором лежало бездыханное, лишенное головы тело Эспера.

Я испуганно закричала.

– Не корми Бездонного страхом, – тихий голос Кассии раздался над самым ухом, и сквозь морок я ощутила нежность ее объятий.

Я зажмурилась и глубоко втянула воздух, к своему удивлению обнаружив, что вновь способна дышать, хоть каждый вздох и отдавался режущей болью в груди.

Тошнотворный плеск крови становился тише, капли разбивались об пол все реже. Но неожиданно сладостную тишину, медленно окутывающую меня мягким покровом, нарушили тяжелые шаги.

Я распахнула глаза. Луна все так же подглядывала в окно, но теперь ее свету не угрожали острые стекла, кровь исчезла, просочившись в щели на полу, и отполированный паркет сиял в теплом пламени свечей.

Но спокойствие было обманчиво: в кресле, сдвинутом в дальний угол, сидел Призрак. Вальяжно подперев голову рукой, он прожигал меня взглядом, но страх и не думал сковывать мои разум и тело. С безрассудным вызовом я воззрилась на шинда, впервые ощущая себя свободной и сильной в его присутствии. С каждым появлением он утрачивал свою опасность, как и жизненные силы, – никакой морок уже не мог скрыть его болезненной худобы и тонкой серой кожи, обтянувшей впалое лицо; казалось, еще немного – и острые скулы пропорют ее изнутри. Лежащая на коленях рука слабо дрожала, и даже крепко сжатый кулак не мог унять ее тремор.

Шинда нарочито медленно моргнул, будто даже веки были для него непосильной тяжестью, и перевел взгляд мне за спину. Моей кожи коснулся потусторонний холодок, руки обсыпало мурашками.

Здесь был еще один Призрак, и именно его мне стоило бояться.

Я не успела обернуться. Легкая рука зажала рот, запечатав рвущийся на свободу крик. Призрак прильнул к моей спине, сжав в нежных объятиях, и эта нежность пугала до дрожи – словно клинок, приставленный к горлу. Горячее дыхание коснулось шеи.

– Ведьма? – зашелестел женский голос у моего уха, и удивление в нем сменилось весельем. – Ты нашла ее для меня?

Легкий смешок спорхнул с ее губ, и шинда, будто влюбленная кошка, потерлась своей щекой о мою.

А потом все исчезло. Отравляющий кровь смех стих, и видение растаяло как дым. Я вернулась в гостиную, где в свете живых, наполовину прогоревших свечей на потолке плясали безобидные тени, а рядом со мной сидела Кассия.

Я содрогнулась в руках ведьмы, горячая густая кровь потекла по губам. Она стремительно покидала мое тело, словно в нем для нее больше не было места. В легких закопошился вязкий ком, и я хрипло закашлялась. Кассия ослабила хватку, я упала, упершись руками в пол, и меня обильно стошнило. В полусмазанном песочном узоре в луже крови заизвивалась черная масса. Мелкие крупицы песка впивались в дымную плоть Бездонного, и он шипел, будто угодил на раскаленную сковороду. Неспособная освободиться, спрятаться под половицы или дотянуться до меня, тварь оказалась заперта в ловушку.

Кассия схватила со столика серебряный клинок и что есть силы вонзила его в полупрозрачный черный сгусток. Лезвие с треском вошло глубоко в половицу. Разрубленная Тень болезненно сжалась и растаяла, не оставив и следа.

На меня нахлынула сонливость, голова закружилась, и я почувствовала, как мягкие руки Кассии подхватили мою голову прежде, чем кромешная тьма вновь сомкнулась перед глазами.

– Ты должен это выпить, чтобы восстановить силы.

Голос Кассии доносился откуда-то сверху, или снизу, или же разом отзывался со всех сторон – в невесомости невозможно определить направление. Слова проникали сквозь толщу молочно-белого тумана, в котором парил мой разум, раскалывались, искажались и эхом прокатывались по каждой клеточке тела.

– Ты ведешь себя как строптивый котенок, – мягко упрекнула кого-то ведьма.

Любопытство щекотало, но я не хотела выныривать из теплого уютного марева. Я слишком давно не ощущала себя настолько счастливой, цельной и живой – будто когда-то расколотые шестеренки чудесным образом восстановились и теперь слаженно заработали в моей груди. Больше не было ни всепоглощающей пустоты, ни удушающего страха, ни тяжести Бездонного, и там, где прежде стояли сотканные из тьмы стены, теперь теплился свет.

– Ты злишься на меня? – с усмешкой спросила Кассия.

– Не доверяю, – бесстрастно произнес до боли знакомый голос.

– Настолько не доверяешь, что подверг себя опасности и отправил ее на мои поиски? – Ведьма смеялась.

– Не вынуждай меня жалеть об этом.

Эспер.

Я потянулась к сознанию тамиру и ощутила его ответное прикосновение – заботливое, нежное, ясное как никогда, не омраченное болезненными путами Тени. Незримая лапа сомкнулась на моем запястье и потянула наверх, вынуждая проститься со спокойствием мягкого тумана.

Я с трудом разомкнула веки. Эспер стоял над моей подушкой: худой, с всклокоченной поредевшей шерстью, но самое главное – живой. Слезы тяжелыми каплями осели на ресницах, и я порывисто обняла друга, уткнувшись лицом в рыжую шкуру. Нос защекотал знакомый запах земли и свежескошенной травы с нотками цветочного мыла.

Эспер прижался лбом к моей щеке.

«Спасибо, что спасла нас», – услышала я голос зверя и тихо всхлипнула.

Я попыталась ответить, но неожиданно легкие разодрал тяжелый кашель. Кассия тут же поднесла к моим губам чашку, заставляя выпить горький отвар.

– Прости, что обманула тебя и пришлось так грубо и стремительно действовать. Но у вас с Эспером уже не оставалось времени. К тому же я не могла позволить Бездонному увидеть твоими глазами, что собираюсь с ним сделать. Тогда он бы ускорил вашу смерть. – Ведьма пожала плечами. – Да еще и друзья твои ворвались не вовремя. Можно было обойтись без всей этой крови.

– Нашу? – непонимающе моргнула я, вытерев рукавом рот.

Кассия недоуменно посмотрела на Эспера, а после вновь на меня.

– Ты не знала? – с сомнением поинтересовалась ведьма, будто я ее разыгрывала. – Тень все это время была в тебе. Эспер всего лишь встал между вами и именно поэтому продержался так долго: потому что вы боролись с тварью вдвоем.

Мы с Эспером переглянулись, тамиру опечаленно прижал уши.

– Мои друзья, – вдруг спохватилась я, вспомнив полные тревоги взгляды.

– Ждут в столовой, – ответила Кассия. – И отказываются ужинать до тех пор, пока не увидят тебя в сознании. Поэтому скорее переодевай рубашку, и пойдем, а то они заморят себя голодом.

Ведьма помогла мне подняться с кровати – ноги не слушались после долгой дороги и мучительного ритуала, – подождала, пока я сменю одежду, и повернула ключ в замке.

С первого этажа донесся удивленный мужской голос:

– Дорогая, что произошло с нашей гостиной?

Идущая рядом со мной женщина усмехнулась и таинственно промолчала.

– Случилось то же, что и всегда: ваша женушка наводила порчу на деревенских бедолаг. Овцы у ваших соседей снова уродятся чахлыми, – весело ответила Эсса из другой комнаты.

– Так вот кто сочиняет все эти слухи! – в шутку упрекнул мужчина.

– Увы, мистер Сентьер, все уже придумано до меня вашими же соседями, а я лишь разношу услышанное по местным кабакам.

– Дорогая! – Крепкий мужчина вышел навстречу, когда мы спускались по лестнице. Своей кучерявой, черной с проседью шевелюрой, густой бородой и улыбчивыми карими глазами он напоминал добродушного Тенлера Эридира.

– Мы же договорились, что для своих… кхм… целей ты будешь использовать чердак, – мягко пожурил он.

Но тут заметил меня и, растерявшись, переменился в лице.

– Ох, кажется, я забыл, что мы ждем гостей именно сегодня.

Театрально отряхнув твидовый пиджак с изрядно потертыми манжетами, мужчина деликатно протянул руку.

– Олан Сентьер, – представился он.

Я не спешила касаться чужой ладони, мои пальцы крепко впились в перила, с трудом удерживая на ногах вмиг отяжелевшее от нахлынувшей тревоги тело. Слова мистера Сентьера вновь напомнили о всеведении ведьмы: она ждала нас, знала, что мы ищем ее и нуждаемся в помощи, знала, что время Эспера на исходе, но почему-то позволила Бездонному насытиться его душой всласть. Я смотрела на Кассию, и казалось, что в изумруде ее глаз за ширмой доброжелательности, кусая друг друга за хвосты, копошились змеи.

Олан Сентьер так и стоял с вытянутой рукой, и от неловкости на его