и однажды написал родителям — захотел узнать подробности, не терпелось. Может быть, над Фоковым кто-нибудь из ребят подшутил — разыграл его и он зря беснуется.

Мне ответила мать. Она сообщила: «Свадьба Наташи с Михаилом Потаповичем — учителем была тихой. Большинство сельчан о ней и не знали. Далее она рассказала мне о том, что Наташа как жила у своих родителей, так и живет. Правда ее замужество, — сделала акцент мать, — позволит в будущем молодым получить квартиру. Наташа всегда была девушкой практичной. Может это и хорошо, что она определилась. Твоя судьба — не ее судьба! Все ваши встречи — это детство. Я о том знала».

Мне нужно было забыть о Нате. Однако я не мог. Замужество Кустиной меня сильно затронуло. Мой сосед однажды среди ночи разбудил меня. Прежде он долго толкал меня в бок. Я с трудом открыл глаза.

— Юра, ты, что это раскричался. Я уж думал тревога. Спи!

Я криво улыбнулся, поправил для вида подушку и сказал:

— Извини друг, какая-то чертовщина приснилась.

После этого случая я свои переживания постарался запрятать как можно глубже, чтобы не один нерв не дрогнул.

Из дома — чаще от отца, чем от матери ко мне приходили беспокойные письма. Они касались будущего нашего села.

Я отца не понимал и торопил время окончания службы. Город наступал стремительно. Мне не терпелось стать городским жителем.

Весть о переезде Михаила Ромуальдовича, Нины Васильевны и Наты на новое место жительства я принял спокойно, как что-то должное, и отнесся к ней без волнения. Мой друг Евгений также переехал и сразу же без замедления сообщил мне свой новый адрес. Ната молчала, и друг молчал, о ней ничего не писал. Будто ее и не было.

Прошло всего лишь более года, я и предположить не мог, что, отправляясь служить в армию, могу потерять свою девушку. Пусть я ей и не клялся в любви, но она ведь видела, что мне небезразлична и так поступила. Это не простительно.

Я решил, что после возвращения со службы в армии не буду встречаться с Кустиной. Мне в том был готов помочь город — огромный мегаполис, куда она переехала. Не было уже старенького дома бабы Мани, дома в котором жила моя бывшая невеста.

Два года службы окончились. Они пролетели быстро. Меня уволили в запас. Я спешил увидеть родных. Служба моя проходила не так уж и далеко от дома, под городом Горьким, после ему вернут старое название — Нижний Новгород. Езды на поезде пять-шесть часов. Правда, уехать было трудно. Я не один час толкался на вокзале у касс, пока меня кто-то не надоумил пойти на платформу к поезду. Я так и сделал:

— Извините, — сказал я и протянул проводнице предписание, — как мне добраться до пункта назначения. Нет билетов и денег, чтобы сутками толкаться на вокзале.

Она, взглянув на мою бумагу, без лишних слов впустила в вагон. Тут же ко мне присоединилось еще несколько дембелей — солдат срочной службы, уволенных в запас.

— Ребята, домой? — спросила проводница.

— Да, домой, отслужили! — ответил я за всех.

— Проходите, вагон общий. Где найдете место, там и располагайтесь, — сказала она.

Из армии я пришел совершенно другим человеком: уходил мальчик, а тут вдруг взрослый мужик. Меня на вокзале встретил отец. Я вовремя дал ему телеграмму. Если бы не он я свой дом не нашел — строители постарались. Подходы к нему были все разворочены. Это уже после они навели должный порядок. Нам даже воду подвели, правда, холодную, телефонизировали, предоставили возможность пользоваться газом для приготовления пищи и отопления.

Село раньше было большим — имело с десяток улиц. В нем жило более трех тысяч человек. Теперь от него осталась лишь одна наша улица и еще кладбище. Отец, когда мы ждали на вокзале электричку, сказал мне:

— Я, ни за что не уеду из села. Пусть, что хотят, делают. Не уеду и точка, — и сильно раскашлялся. В руках он держал наготове баллончик на случай внезапного приступа астмы.

Мне было обидно. Я был рад возвращению в родной дом, но в близком будущем желал видеть себя горожанином. Выслушав речь отца, я посчитал, что нас обделили, оставив хоть и в добротном, но сельском доме. Мне хотелось жить в многоэтажном здании в квартире со всеми удобствами, а не ковыряться в огороде на грядках. Но этого не произошло. И как я понял из слов отца, должно было произойти не скоро. Однако, я уже чувствовал себя взрослым. Армия — она меня сделала другим человеком. Она изменила не только мои мускулы, но и мозг — мышление. Я не стал отцу высказывать свое несогласие. Мысли я оставил для себя. Ему они были ни к чему.

Из друзей я разыскал Светлану и Надежду, так как они жили на той же, что и я улице. Еще я был рад Евгению Фокову, встретил его с распростертыми объятиями. Он приехал вечером.

— Я, теперь горожанин, — сказал он мне гордо, с достоинством, — но представь, меня тянет в село. Я часто бываю здесь у нас. Пошли! — продолжил он, — я познакомлю тебя с нашим селом, вернее с тем, что от него осталось.

На месте деревянных, каменных крытых шифером, черепицей, железом простых небольших домов возводились огромные многоэтажные здания.

— Выбирай, где бы ты желал жить? — бросил мне друг.

— Не знаю! — ответил я. — Одному мне дом не нужен.

— Да, ты прав, — сказал Евгений. — Но не стоит так переживать. Тебе еще рано. Нужно определиться — подыскать институт или техникум — куда ты хочешь пойти учиться, не знаю. А уж после, когда на руках будет диплом — можно обзаводиться и семьей. Да, представь, моя Наташа снова свободна!

— Как это свободна, — не сдержался я, — что случилось?

— Не торопись, все расскажу, только не перебивай меня. Помнишь мои письма. Я ведь не зря тебе тогда открылся. Я ее люблю! Ты мне друг и должен помочь. Я собираюсь на ней жениться. Юра вбей ей в голову, ты можешь это — мол, так и так без тебя Евгению не жить, спаси его, он твое счастье— и, товарищ, заглянул мне в глаза.

Что я мог поделать. Мой друг меня опередил. Не нужно мне было юлить. Я должен был сразу ему сознаться и сказать, что я тоже люблю Нату. Мои письма о ее поступке — замужестве, Евгения не только успокоили, но и убедили — все, что у меня было с девушкой — несерьезно. «Картинки детства», как