Сергей Стеценко. Из пробитой шеи струйкой брызжет кровь. Николай пытается зажать артерию, кровь пробивается сквозь пальцы, фонтанирует, лицо Сергея на глазах бледнеет и приобретает серый цвет…

– Николай!

Несвицкий медленно открыл глаза. Нет, перед ним был не Афганистан, а знакомая столовая на летней кухне, где он сидит, сжимая в руках флягу. Перед ним стоит хозяйка дома и смотрит на него взволнованно…

– Что с вами было? – спросила Вера Тимофеевна. – Лицо вдруг словно помертвело. Вы что-то вспомнили?

– Смерть друга. Он умер на моих руках.

– Понятно, – она забрала флягу, вытащила пробку, налила воды в пустой стакан, извлеченный из буфета. Подняла его к глазам. – Ого! – воскликнула. – Какой насыщенный раствор! Взгляните!

– Я вам верю, – ответил Николай. – Извините, но мне хотелось где-нибудь прилечь. Найдется место?

– Идемте!

Закупорив флягу и положив ее стол, Вера Тимофеевна отвела Несвицкого в дом, где быстро застелила старенький диван. После чего ушла. Николай разделся, залез под одеяло, и тут же отрубился. А хозяйка, вернувшись в летнюю столовую, вновь взяла стакан с водой из фляги, подняла его к лампочке. Затем достала воронку из буфета и аккуратно слила воду в флягу.

– Волхв! – произнесла довольно. – И очень сильный. Степан Андреевич завтра обомлеет.

Выключив в столовой свет, она закрыла двери на замок и зашагала в дом. Флягу забрала с собой…

***

Подняли его рано. Николай оделся, сходил в уже знакомый малый домик в огороде, ополоснул лицо под умывальником и отправился в столовую. Позавтракали пышными оладьями с густой сметаной, запили это чаем.

– Я вызову машину из больницы, – объявила Вера Тимофеевна. – За волхвом обязательно пришлют.

– Зачем? – пожал плечами Владислав. – Сам отвезу.

– Ты раненый!

– Нормально себя чувствую, мне не мешки грузить.

Вера Тимофеевна слегка поспорила, но быстро сдалась и ушла переодеваться.

– Возьму в больнице у нее конверты, – промолвил Гулый. – У них там есть большие, из коричневой бумаги для простерилизованных инструментов. Разложу в них деньги и развезу по семьям, если ты не против.

– Нет, – согласился Николай. – А справишься один? Меня, похоже, в оборот возьмут, поэтому, когда освобожусь, не знаю. Охрана не нужна? Может, в батальоне попросить? Большие деньги.

– Обойдусь! – махнул рукою Владислав. – Здесь, на поселке, все свои, бандитов нет. К тому ж я на машине. Зашел, отдал, уехал.

– Не напейся только, – сказал Несвицкий. – Могут предложить, чтоб помянул товарищей.

– Сказал же на машине! – буркнул Владислав. – Я за рулем не пью.

– Действуй! – кивнул Несвицкий…

В столовой он переоделся в одежду, принадлежавшую ушедшему Бойко, оставив только берцы. Ходить в мундире не хотелось, к тому ж тот был грязный. Подумав, он вытащил из рюкзака три пачки денег – две купюрами по 100 экю и еще одну по 50. Ровно его доля. Рассовал их по карманам куртки. Под нее надел ремень с трофейным пистолетом. Автомат решил не брать. Он в гражданском, патруль прицепится, а документов нет…

Пока он этим занимался, напарник выгнал автомобиль из гаража. Внешне тот походил на древний «Запорожец» и «Москвич» в одном флаконе. Покрашен кистью в черный цвет, похоже, что не в первый раз.

– Нормальная машина, – успокоил Гулый, заметив взгляд напарника. – Еще в империи собрали. Ей сносу нет. Мотор два раза перебрал, подвеску заменил, теперь несется, как дурная.

Впечатленный такой характеристикой, Николай полез в салон, где примостился позади. Вера Николаевна села рядом с мужем. Гулый отворил ворота и выгнал крашенную колымагу со двора. Ехали довольно долго. Сначала по поселку, мимо одинаковых домов из шлакоблоков, оштукатуренных и побеленных. Крыши – без фронтонов, четырехскатные. Улицы без твердого покрытия, подсыпанные шлаком. Миновали шахтные строения с высокой башней, над которой крутились огромные колеса.

– Подъемник, – объяснил напарник. – На этой шахте я проходчиком работал до войны.

После шахты начался асфальт. Покоцанный и с выбоинами, но все же не грунтовка, подсыпанная шлаком. Скоро их колымага вкатила в многоэтажную застройку и, попетляв по улицам, остановилась у массивного здания с квадратными колоннами.

– Центральный госпиталь, – сказал напарник. – До войны – главная больница области. Приехали.

Поднявшись по ступенькам, они вошли в центральный холл, где разделились. Владислав, невнятно буркнув, что навестит товарища из батальона, который здесь лежит, куда-то удалился, а Вера Тимофеевна повела Несвицкого вверх по широкой лестнице, выложенной мраморными плитами. Было видно, что некогда та знала времена получше. Плиты были вытерты подошвами, и кое-где с краев обколоты. Дубовые накладки на перилах потемнели и местами выщербились.

– Больницу при империи построили, – пояснила Вера Тимофеевна, заметив выражение лица Несвицкого. – Наш край тогда богатый был, денег всем хватало: и школам, и больницам, и коммунальщикам. Но после отделения все в стране раскрали, растащили. Вдобавок мы еще воюем с славами. Руководство республики поддерживает нас, как может, но возможности их скромные. Операционные и процедурные у нас нормальные, палаты ремонтируем. Но для административных помещений госпиталя средств не хватает.

В коридоре второго этажа оба подошли к высокой двери с закрепленной на ней табличкой: «Главный врач Кривицкий С.А.».

– Госпиталь должен возглавлять начальник, – сказала Вера Тимофеевна, остановившись перед ней, – но Степан Андреевич не захотел, чтобы его так называли. Сказал: «Я главный врач и им останусь!» Он практикующий хирург.

– Хороший?

– Замечательный, его и за границей знают. Столько спас людей! После того, как славы отделились, куда его не зазывали! В империю, Европу, к арабам в Эмираты. Сулили золотые горы. Отказался уезжать. Ответил: «Я своих больных не брошу!» Его тут очень уважают.

Они вошли в приемную и поздоровались с сидевшей за столом немолодой, приятной женщиной.

– Я волхва привела, Ираида Павловна, – сообщила Вера Тимофеевна, – как и звонила.

– Заходите, – кивнула секретарша, с