Как раз когда отделали особняк, Авраам женился на семнадцатилетней Василисе Федоровне – она была моложе мужа на тридцать один год. Давайте представим, что мы попали к супругам в гости, прогуляемся по парадным комнатам и окунемся в атмосферу послепожарной Москвы. Заходим в овальный вестибюль, пристроенный со двора. Его окружают экседры – полукруглые ниши с полукуполами. Потолок усыпан росписями в технике гризайль – так называют вид живописи, когда разными оттенками одного цвета создают эффект скульптурного рельефа. Кажется, будто мы видим кессоны с розетками – углубления с цветочным орнаментом.

Вестибюль – своеобразный ключ к загадкам планировки. Он открывает парадную анфиладу: гостиные перетекают одна в другую, образуя заваленную на левый бок букву «Г». Вестибюль также провожает в жилые комнаты в задней половине дома, их отделяет потайной коридор, сверху размещаются антресоли – верхний полуэтаж. Мы направляемся в соседнюю камерную прихожую: по потолку ползет меандр – узор в форме квадратной спирали, по углам в трех венках плывут вазы, а по краям выпускают когти сфинксы – фантастические существа с женским лицом, орлиными крыльями, львиными лапами и хвостом дракона.

Прихожую сменяет угловой зал – его окна выходят на улицу и во двор. На расписном плафоне величественные грифоны охраняют пышные вазы с фруктами и цветами, гирлянды окольцовывают лиры с трубами, бубнами и колокольчиками. Мы переходим в парадный кабинет. Сверкающие белоснежные колонны из искусственного мрамора поддерживают декоративную арку с архитравом – горизонтальной балкой. Свод покрывают изящные росписи: стрелы пронизывают венки, в вазах рассыпаются колосья, а шлемы вплетаются в растительные орнаменты. Из-за колонн выглядывает боковая дверь – она кажется такой же высокой, как анфиладные, но если присмотреться, можно заметить ее глухую верхнюю часть, замаскированную под створки. Дело в том, что эта дверь ведет в коридор, где потолки ниже, чем в парадных комнатах – ведь сверху нависают антресоли.

За парадным кабинетом тянется большая гостиная. По плафону, будто по голубому небу, летают разноцветные бабочки, вместо облаков парят букеты цветов: рядом с розами склоняют бутоны желтые тюльпаны, распускаются маки и хризантемы, ютятся васильки и незабудки. Этот парадный зал показывает, что архитекторы не соотносили фасад с планировкой дома и не обозначали границы комнат портиком. Так, его колонны обрамляют только три окна большой гостиной из четырех и объединяют их с окнами кабинета. Анфиладу завершает парадная спальня: на своде изгибают шеи лебеди, извиваются змеи и всматривается в даль филин. Расписные ручки ваз похожи на цапель – птицы склоняют клювы, цепляясь за гирлянды цветов, раскинутых на зеленом фоне.

Здесь мы снова встречаем колонны – только не ионические, как в кабинете, а коринфские. Их легко отличить по капителям – верхушкам. В парадной спальне они напоминают корзины, увитые большими резными листьями аканта, а в кабинете их украшают волюты – завитки. Вероятно, между колоннами в этой комнате – по моде того времени – стояла ширма из красного дерева, отделяя кровать. Любопытно, что другие владельцы особняка не меняли интерьеры на свой вкус. Василиса пережила мужа на пятьдесят семь лет и умерла в 1892 году. Детей у Лопухиных не было, дом достался их племянникам Ивану и Павлу Ворониным, а те продали его в 1894 году Екатерине Станицкой, жене надворного советника. Она пригласила архитектора Сергея Соловьева, тот переделал усадебные постройки во дворе и Лопухинском переулке, устроив во флигеле квартиры.

Трогать отделку особняка Екатерина не стала, как и следующий хозяин – сын известного кирпичного заводчика Федор Челноков. Он купил усадьбу в 1911 году и успел продать ее за месяц до Октябрьской революции богатым купцам Генч-Оглуевым, уже их особняк национализировали. Неизвестно, как сложилась бы история дома, если бы ему не выпал жребий стать музеем. Возможно, он достался бы некому ведомству, росписи замазали бы масляной краской. Или особняк отдали бы под посольство, тогда парадные комнаты закрыли бы для посетителей. К счастью, судьба дома сложилась удачно – и для самого особняка, и для нас, ведь мы можем телепортироваться в эпоху ампира по цене музейного билета. Вот это действительно повезло!

Дом Лопухиных: ул. Пречистенка, д. 11/8, стр. 1

История четвертая. Поливановская гимназия

По гимназии пополз слух: «Лев в гневе». Класс, испугавшись, замер, даже шепот затих. Вдруг дверь с треском распахнулась, будто сорвалась с петель, и влетел директор Лев Поливанов. Его львиная грива была похожа на змей горгоны – казалось, они вот-вот зашипят от негодования. «Иков, Иков! Не забывай, что здесь не кабак, а питейное заведение!» – закричал директор. Услышав такую оговорку, воспитанники, не выдержав, захохотали. Лев Поливанов, конечно, хотел сказать: «Учебное заведение». Засмеявшись, он выскочил из комнаты, а фраза превратилась в крылатую и выпорхнула из стен здания. Ее даже вспоминал Лёва Толстой, сын великого писателя, в то время выпускник гимназии. Но что натворил Иков?

Сам провинившийся, будущий литератор и меньшевик Владимир Иков, описал эту историю в мемуарах. Он учился в 90-х годах XIX века и признавался, что неизменно получал за поведение отметку «неудовлетворительно». Мальчика давно исключили бы из казенной гимназии, но в частной Поливановской смотрели сквозь пальцы на мелкие проступки – главное, чтобы воспитанник подходил к учебе с энтузиазмом. Однажды третьеклассник Владимир с приятелем удрали без разрешения старшего надзирателя на антресоли. Там размещались столовая для пансионеров, которые жили в гимназии, их дортуары – спальни – и две комнаты для младших классов. Они пустовали на большой перемене, когда детей отводили в общий зал на втором этаже.

Бегать по лестнице запрещали, однако двое ослушались – на антресолях они резвились и дурачились до упаду, по словам Владимира Икова. Потом его компаньон убежал, а Владимир уже в одиночку открыл краны: вода полилась на пол, просочилась через потолок и затопила директорский кабинет. Поднялась суматоха. Служащие носились с ведрами и тряпками, собирались ругать приятеля Владимира – ведь именно его застукали на лестнице, но Иков сознался, что устроил наводнение он. Тогда Лев Поливанов