Композитор считал, что каждому звуку соответствует определенный цвет, и мечтал окрасить музыку световыми эффектами. На эту идею откликнулся Александр Мозер, профессор электротехники. Он изготовил по эскизам Скрябина специальный световой аппарат – деревянный круг с разноцветными лампочками. Леонид Сабанеев вспоминал, как однажды застал в квартире монтера – тот привешивал к потолку эту «игрушку», и она светилась огнями. Вечером мемуарист нажимал на кнопки, комнату заполняли цветные пятна, и Скрябин играл симфоническую поэму «Прометей», по-детски радуясь. Рояль стоял не только в кабинете, но и в гостиной, однако друзья музыканта не любили там задерживаться.

Сабанеев, не церемонясь, признавался, что скрябинская гостиная обладала всеми признаками полной ненужности, а убийственные стульчики подпирали спину в самом неудобном месте. По его мнению, обстановка комнаты носила отпечаток буржуазного вкуса – лоск любила Татьяна, жена композитора. В гостиной принимали малознакомых лиц, если следовало соблюдать этикет, а близких провожали в столовую. Здесь мы снова встречаем бельгийскую мебель: латунная люстра, словно белый цветок, склоняется над дубовым обеденным столом, буфет и сервант прижимаются к стенам. Татьяна наливает гостям чай из самовара и предлагает сушки. Ее муж следит, чтобы они не упали с тарелки на скатерть, иначе есть нельзя, ведь на стол кладут руки – там бациллы. Скрябин был мнительным и опасался подцепить заразу.

Хозяйку часто мучали мигрени, она недолго оставалась с гостями. Леонид Сабанеев рассказывал, что обычно Татьяна сидела молча, напоминая официального представителя интересов супруга, будто она посланник великой державы. Когда хозяйка покидала комнату, заводился настоящий разговор, который нередко продолжался за полночь. Тогда подавали скромную закуску из хлеба, сыра и ветчины. Порой друзья расходились в четвертом часу, а деликатный хозяин пытался их задержать, уверяя, что он совсем бодр, хотя уже изрядно утомился. Беседы гостей переносились на улицу – случалось, они гуляли по Москве часа два и обменивались впечатлениями о вечере в скрябинском доме.

Дочь Марина делилась, что дети тоже хотели участвовать в таких встречах, особенно если в гости заглядывали поэты и актеры и устраивали чтения, но малышам не разрешали там присутствовать. Во-первых, после вечернего чая им полагалось спать, а во‐вторых, разговоры взрослых не предназначались для юных ушей. Однажды любопытство пересилило, и дети решили нарушить запрет. Они разведали, когда будут читать Шекспира, встали с постелей в половину одиннадцатого, затаив дыхание, проскользнули по коридору, как маленькие привидения. Затем малыши приложили ухо к двери, надеясь, что наконец откроют тайну. Они даже захватили бумагу и карандаш, чтобы записать заветные слова, но услышав их, ничего не поняли, а потому, так и не узнав секрета, вернулись в кровати. Бабушка Мария, мать Татьяны, не заметила проделки детей. Она хлопотала об уюте гостей и не успевала проверить, спят ли внуки.

Именно теща Александра Скрябина управляла домашним хозяйством. Он этими вопросами не занимался, но однажды увидел счет за свет в тридцать рублей и сильно огорчился. «Это же невозможно, Тася! Сколько мы жжем электричества! Так никаких денег не хватит!» – возмутился композитор и пошел по комнатам гасить лампочки. Правда, на следующий день они опять горели – просто музыканту больше не показывали счетов.

Скрябинская квартира строго делилась на две части – внутреннюю, недоступную даже для друзей, и внешнюю, куда приглашали гостей и где мы побывали. Если сейчас мы можем заглянуть в спальню и рассмотреть бельгийскую кровать композитора, то при его жизни посторонние туда зашли, только когда он серьезно заболел. Александр Скрябин внезапно умер в сорок три года от заражения крови из-за прыщика на верхней губе. Как вспоминал Леонид Сабанеев, тогда обнаружили, что музыкант арендовал квартиру на три года – ровно до даты своей смерти. Его близкие кинулись перезаключать контракт с хозяином дома, профессором Аполлоном Грушкой, который жил на первом этаже, и ахнули от совпадения. Удивились и тому, что Скрябин родился на Рождество, а умер на Пасху. Вот такие символические случайности бывают!

Квартира Александра Скрябина: Большой Николопесковский пер., д. 11, стр. 1

История вторая. Особняк Александры Коншиной

«Я помню с детства это странное, состоящее как бы из двух сросшихся, здание, напоминающее архитектурных сиамских близнецов», – писал Владимир Енишерлов, главный редактор журнала «Наше наследие». В глубине сада на Пречистенке прячется неоклассический особняк. Деревья заслоняют плоские пилястры и типичный фронтон в форме треугольника. Сквозь ветви мы пытаемся разглядеть лепные медальоны, никак не ожидая, что зеленый каменный забор приведет к советскому входу в духе позднего конструктивизма. Его строгие гладкие стены выбиваются на фоне помпезного декора особняка. Кажется, будто летающая тарелка приземлилась возле дворянской усадьбы. Величавые львы на воротах ничуть не удивились, только вальяжно зевнули и надменно отвернулись.

Перед нами словно слились две эпохи. Больше ста лет назад, в 1922 году, в этом особняке открыли Дом ученых. В начале 30-х годов вместо парадного крыльца возвели новый вестибюль и большой зал. Пристройку не стали стилизовать под архитектуру прошлого, спроектировав по канонам своего времени, контраст подчеркивали и интерьеры. «Там, из вполне банального гардероба можно было, свернув налево, пройти через обычную дверь, и, вдруг, советский аскетизм скучного присутственного места резко сменялся непривычной роскошью барского особняка», – рассказывал Владимир Енишерлов, признаваясь, что его, тогда ребенка приарбатской коммуналки, в суровые послевоенные годы поражали гостиные с ампирной мебелью, фарфоровыми вазами и картинами.

В Доме ученых на Пречистенке устраивают концерты, так что давайте поднимемся по мраморной лестнице, улыбнемся в высокое зеркало в золоченой раме, пройдем в парадную анфиладу и ощутим атмосферу начала XX века. До перестройки первый зал был угловым, вместо дверей по бокам камина тянулись окна, а рядом стоял рояль. Комнату разделяет колоннада. Пышная лепнина усыпает потолок, где изящные завитки обвивают картуши, переплетаются женские маски и гирлянды цветов. Каннелюры – вертикальные желобки – расчерчивают длинные пилястры. На стенах будто таится целый оркестр: расписные барабаны, трубы, мандолины, скрипки, флейты, бубны.

В следующей гостиной надувают щеки лепные купидончики. Грозные грифоны сжимают орлиные клювы и машут