«Артиллерийский офицер… командует левому борту… и по рейду понеслась граната, рикошетируя по воде».

На следующем орудии воспитанник Морского училища, к счастью, успел остановить комендора[45]. В противном случае могло произойти прямое попадание в императорскую яхту.

Естественно, после стрельбы по императорской яхте последовали «организационные выводы». Старший артиллерийский офицер корвета был посажен на неделю под арест при каюте с приставлением часового. На флотском жаргоне того времени – «с пикой». Что же касается вышестоящих начальников, то они вообще избежали наказания.

Крылов (который не мог даже в преклонные годы пожаловаться на плохую память) писал так: «Брылкин (начальник Учебного отряда судов Морского ведомства. – Н. М.) не был произведен в контр–адмиралы, на что имел право, а в генерал–майоры с назначением комендантом Кронштадтской крепости». Как видим, налицо ущемление заслуженного офицера в правах за допущенную подчиненными халатность. Но, как мы увидим дальше, бывшего генерала флота либо все–таки подвела память, либо он намеренно допустил неточность.

Дело в том, что капитан 1–го ранга Владимир Николаевич Брылкин был произведен в следующий чин не в 1882 г., а в 1886 г., причем как раз в контр–адмиралы. И только после двух кампаний в должности младшего флагмана Балтийского флота он стал комендантом Кронштадта. Службу он окончил генерал–лейтенантом флота.

Что же касается человека, непосредственно отвечавшего за салют, – старшего офицера корабля лейтенанта Петра Пущина – то он в том же 1882 г. получил явное повышение по службе и был назначен старшим офицером броненосного фрегата «Минин».

Добавим: стрельба каким–либо снарядом во время салютов не была в русском флоте чем–либо из ряда вон выходящим. Правда, чаще всего из дула орудия при холостом выстреле забывали вынуть пробку.

Еще один пример, но уже из Русско–японской войны.

После Цусимского сражения отряд из трех русских крейсеров под флагом контр–адмирала Оскара Адольфовича Энквиста (флагманский крейсер 1–го ранга «Олег», а также крейсер 1–го ранга «Аврора» и крейсер 2–го ранга «Жемчуг») прорвался к Филиппинам. Уже на подходе к Маниле на крейсерах заметили на горизонте подозрительные дымы, которые офицерами отряда вполне логично были приняты за преследующих русские суда японцев. Орудия были заряжены и наведены на противника. Когда же корабли сблизились, стало ясно, что на подходе… американская эскадра. В связи с этим с русских кораблей дали, возможно, единственный в своем роде артиллерийский салют – боевыми снарядами в воду.

Бывали и куда более «безобидные» случаи. Так, бывший главком советского ВМФ Николай Герасимович Кузнецов приводит в своих воспоминаниях рассказ, показывающий значение пышных церемоний на Востоке (дело происходило в 1928 г., но подобное легко могло иметь место и гораздо раньше).

Вечером 27 мая среди других высокопоставленных лиц крейсер «Червона Украина» (бывший «Адмирал Нахимов») посетил стамбульский губернатор. Вот что произошло дальше:

«Он провел у нас положенные пятнадцать минут, отведал русской икры и русской водки, затем попрощался и под звуки оркестра сошел на свой катер. Едва катер отвалил от трапа, на нашей мачте, как положено, взвился турецкий флаг, а носовые пушки открыли пальбу. Губернатору по его чину полагалось, кажется, девять выстрелов, но после целого дня почти непрерывной стрельбы артиллеристы устали и сбились со счета. Они дали только восемь выстрелов. И никто не заметил ошибки. Никто, кроме самого губернатора. Через несколько минут турецкий катер снова подошел к «Червоной Украине». Адъютант губернатора заявил, что его начальник не удовлетворен и требует сатисфакции. Наш командир попросил передать губернатору извинение.

— Мы с удовольствием вновь бы салютовали в его честь, но сейчас, к сожалению, уже поздно, солнце зашло, флаг спущен, а после спуска флага давать салют не полагается.

Но турецкий офицер настаивал: губернатор все равно должен получить удовлетворение. Нельзя сейчас – пусть пропущенный выстрел будет дан утром.

Пришлось согласиться. Рано утром снова подняли турецкий флаг и дали один–единственный выстрел. Никто, кроме стамбульского генерал–губернатора и его свиты, наверно, так и не понял, что сие значит».

Следует, правда, сказать, что холостой пушечный выстрел не всегда означал почтение по отношению к тому, кому он предназначался. Подъем на мачте флагмана позывного того или иного корабля с одновременным выстрелом означал особое неудовольствие адмирала его действиями – чаще всего невниманием к ранее поднятым сигналам, либо совершенным маневром. О провинившемся так и говорили – «получил выговор с пушкой».

Большое внимание уделялось тому, как и в каком виде офицеры «представляются» императорской фамилии. Либо – не представляются. Так, строителя крейсера «Аскольд» заставили давать объяснения, почему он не был на приеме у Николая Второго девятого сентября 1899 г. в Киле, куда с августейшей фамилией зашла императорская яхта «Полярная Звезда». Причина оказалась весьма прозаичной – Эдуард Рудольфович Де—Гроффе, проживавший в Штеттине (современный Щецин), приехал в Киль по делам, причем в штатском платье. А для того чтобы «иметь счастье представиться государю императору», была необходима парадная форма.

Особый ритуал сопровождал визит на борт корабля августейших особ и начальствующих лиц. Если же речь шла об императоре, Генерал–адмирале либо командире соединения кораблей, то обязательным пунктом программы предусматривался смотр.

Подготовка к инспекции начальством превращала жизнь офицеров и команды в сущий ад. Корабль драили, снасти приводили в долженствующее состояние, матросов переодевали в новенькое обмундирование первого срока. Скот, использовавшийся в качестве «живых консервов», снабжали свежими подстилками и тщательно чистили. Если же на корабле имелись более мелкие животные (а судов без какого–либо зверья – крысы и тараканы не в счет – практически не существовало), то их загоняли в одну из офицерских кают.

За борт выставлялся парадный трап, свои места занимали фалрепные[46] (по два человека на каждой площадке трапа) и часовые почетного караула. Если площадок трапа было несколько, то существовала неписаная традиция расстановки на них офицеров. На самой нижней площадке стояли самые низкорослые офицеры, а на палубе гостей встречали самые высокие мичманы.

Инспектирующее лицо поднималось по парадному трапу на борт, принимало рапорт командира и обходило фронт команды, придирчиво проверяя внешний вид. Нижним чинам в этот момент полагалось смотреть бодро и весело, «поедая» глазами начальство. Затем под звуки боцманских дудок матросы разбегались по боевым постам; при входе проверяющего в то или иное помещение старший по званию подвал команду «Смирно!». Обращалось особое внимание на четкость доклада и «молодцеватость» вида нижних чинов. Кроме того, по положению о смотрах, обязательно должны были быть открытыми все двери, люки, а также дверцы матросских чемоданов, рундуков[47] и шкафчиков.