Боб Иванович и Виктор Валентинович переглянулись.

— Тебе больше не стоит пить, Еврухерий, тебя погнало, — высказался Шнейдерман. Но Макрицын, не меняя интонации, продолжил:

— Не то чтобы он хочет это сделать, просто сказал, что может. Если пообещает — сделает.

— Знаменитый ученый, знаменитый ученый… — Вараниев заерзал в кресле. — Фамилию-то знаешь?

— Знаю, — уверенно ответил Макрицын. — Ганьский Аполлон Юрьевич.

— Ганьский… Ганьский… — повторил Вараниев. — Не слышал.

— А я говорю — знаменитый, — настаивал Макрицын. — Вы не знаете его потому, что он скромный. И вообще, хотите выслушать — не перебивайте.

— Ладно, ладно… — сгладил ситуацию Вараниев. — Апознакомиться-то с ним можно?

— Подожди ты знакомиться! — возразил Шнейдерман. — У тебя есть миллион долларов?

— Гнездо даст на такое дело, — уверенно заявил Виктор Валентинович.

— Сомневаюсь. Сначала с ученым встретиться надо, — не успокаивался Боб Иванович.

С самого утра все у Аполлона Юрьевича пошло наперекосяк: проснулся на тридцать пять минут раньше обычного, что предвещало вялость в течение дня. Неожиданно отключили горячую воду, едва он успел намылиться. Задев локтем, уронил пачку стирального порошка. К восьми часам закончил писать критическую статью на стихи поэта Александра Залпа для одного из литературных журналов, и когда подошло время завтракать, обнаружилось, что хлеба нет и геркулесовой каши тоже. Пришлось идти в магазин, где утром выходного дня ни пшеничного, ни ржаного не оказалось — не привезли.

— Беру отгул! Завтракаю — и в лес! — сам себе сказал Ганьский и быстрым шагом направился домой.

От сборов на природу его отвлек телефонный звонок Макрицина.

— Зайти хочешь? — предположил ученый после приветствия.

— Нет, не сегодня, — ответил Еврухерий, как бы намекая тем самым, что зайдет в один из ближайших дней.

— Сегодня и не получилось бы — я в лес поеду, на природу. А вот завтра — пожалуйста. Только не утром, — предупредил Аполлон Юрьевич, мысленно пробежав по своим планам и обнаружив в них несколько свободных послеобеденных часов.

— Хорошо, приду завтра. Полоша, я вот что звоню: мы с друзьями на рыбалку во вторник едем, хочу тебя позвать, — прозвучало на другом конце провода неожиданное для Ганьского приглашение.

— Завтра поговорим, — не раздумывая, ответил ученый.

Положив трубку, он быстро сделал несколько бутербродов с сыром, засыпал заварку в термос и стал ждать, когда закипит вода в чайнике. Сидеть без дела было для Аполлона Юрьевича совершенно невозможно, и он взялся просматривать новые произведения Залпа, уже в который раз отмечая то сильное впечатление, которое они на него производят. Стихи были необычны по манере написания, глубине мысли и силе ее выражения.

Через сорок минут Ганьский уже ехал в электричке в сторону Загорска. В транспорте он читал очень редко. Чаще использовал время в пути для размышлений. Сегодня ученый анализировал случай, недавно рассказанный Макрицыным, — про то, что на одном из последних выступлений тот чувствовал, как кто-то активно мешает ему сосредоточиться, сбивая и путая ход мыслей…

Прекрасно отдохнув на природе, по возвращении Ганьский лег на софу, ногами в сторону окна. Это означало, что он будет заниматься поэзией.

Значит, будет жара пронимать до костей,

Прайды львов перекроют все тропы,

Но к воде, невзирая на пляски смертей,

Устремятся в стадах антилопы…

Аполлон Юрьевич записал пришедшие в голову сроки, после чего отправился на боковую — как-никак было полдвенадцатого ночи, и преждевременное утреннее пробуждение давало о себе знать позевыванием и сонным состоянием.

* * *

На следующий день Макрицын пришел, как и обещал, не утром. Приятели редко обговаривали время визита — Еврухерий всегда появлялся ровно в восемь, если только Ганьский не просил его прийти позже.

Дружба Ганьского с Макрицыным была странной, неестественной. Ведь Аполлон Юрьевич являлся личностью незаурядной, мощной, а Макрицын — в общем-то, неплохой человек, но ограниченный чудак, не прочитавший ни одной книги за всю свою жизнь.

Их знакомство произошло случайно, в очереди за колбасой. Продавщица, дама пышных, но неаппетитных форм, белокурая, с начесом и огромным белым бантом на затылке, стояла спиной к прилавку возле разделочного стола и красила губы. После пяти минут ожидания люди начали волноваться. Инициативу проявил Макрицын, задав вопрос:

— Вы скоро будете давать?

На что прозвучал лаконичный ответ:

— Здесь не дают.

Но тем не менее продавщица подошла к прилавку и начала отпускать товар. Название колбасы можно было и не произносить, потому что публику не баловали разнообразием, ассортимент колбасных изделий был представлен одним-единственным сортом.

— Завесьте мне палку, — попросил Макрицын.

В ответе работницы прилавка отразился ее заковыристый характер:

— Палки — в лесу.

Однако она взвесила батончик, вынув из холодильника самый маленький, инвалидной формы — тонкий с одного конца, раза в три шире с другого. А на робкую попытку Еврухерия протестовать, заявила:

— А этот я куда дену? К себе домой понесу?

Гражданин, стоявший позади ясновидящего, засмеялся во весь рот и произнес загадочную фразу:

— Как сосуд из закона Бернулли, ей-богу.

— Не смешно, — обронил раздраженный Макрицын.

— Смешно, уверяю вас, даже очень! — хохоча возразил Ганьский. — Особенно для человека, только что вернувшегося из Женевы.

— Смешно было, когда у вас там кошелек с документами из кармана вытащили, — заметил Макрицын.

Ганьский остолбенел: в Швейцарии у него действительно пропало портмоне.

Мужчины познакомились, разговорились, обменялись телефонами, и с тех пор не было случая, чтобы Макрицын не зашел к Ганьскому хотя бы раз в неделю. У него даже тапки имелись персональные в прихожей ученого, желтые, из кожзаменителя. Правда, от Еврухерия приглашения прийти в гости к нему не последовало ни разу, но Ганьский не придавал этому значения.

Сегодня они пообщались минут сорок, и гость собрался было уходить, когда Ганьский вдруг сам напомнил о предложении съездить порыбачить.

— Во вторник, — подтвердил ясновидящий.

На том и расстались.

Выбежав из подъезда, Макрицын из первого же попавшегося на пути телефона-автомата позвонил Вараниеву и, не скрывая эмоций, сообщил:

— Ученый согласен.

— На что согласен? — не дошло до Виктора Валентиновича.