Нина улыбнулась шире.

— Это не одно и то же. Иди-ка сюда, Вернон.

Он послушно приблизился. Нина взяла его за плечи и насмешливо осмотрела. Он не сопротивлялся. Ее прикосновение всегда было легким, не то что у мамы.

— Да, — заключила Нина, — похоже, ты настоящий Дейер. Не повезло Мире, но ничего не поделаешь.

— А что это значит?

— Значит, что ты в отца, а не в мать — тем хуже для тебя.

— Почему «тем хуже для меня»?

— Потому что Дейерам не дано быть счастливыми или добиться успеха в жизни. И им не дано делать счастливыми других.

Как забавно то, что она говорит! Да она и сама почти смеется. Может, она просто шутит? Но что-то в словах Нины (он и сам не понял что) испугало Вернона. Внезапно он спросил:

— А если бы я был как дядя Сидней, было бы лучше?

— Намного лучше, намного.

Вернон задумался.

— Но тогда, — медленно сказал он, — если бы я был как дядя Сидней...

Он остановился, пытаясь сформулировать свою мысль.

— Продолжай, я тебя слушаю.

— Если бы я был как дядя Сидней, я бы жил в «Лиственной Роще», а не здесь.

«Лиственной Рощей» называлась массивная кирпичная вилла рядом с Бирмингемом. Однажды Вернон гостил там у дядя Сиднея и тети Кэрри. К вилле примыкали три акра земли, розарий, пергола, пруд с золотыми рыбками, а еще на ней были две восхитительно оборудованные ванные комнаты.

— И что, тебе это не по душе? — спросила Нина, внимательно глядя на Вернона.

— Нет! — выдохнул Вернон так, что его грудь чуть не разорвало. — Я хочу жить здесь — всегда, всегда, всегда!

2

Вскоре после этого с Ниной что-то произошло. Заговорила об этом мама, но отец заставил ее замолчать, указав глазами на Вернона. Тот успел услышать лишь пару фраз:

— Мне только жаль бедное дитя! Достаточно один раз взглянуть на Нину, чтобы понять, что это за штучка!

Вернон понял, что «бедное дитя» — это двоюродная сестра Джозефин, которую он раньше никогда не видел, но которой регулярно посылал подарки на Рождество и аккуратно получал подарки в ответ. Он только не понял, почему мама ее жалела и называла бедной, а Нина была «штучкой», что бы там ни значило это слово. Он, конечно, спросил мисс Робинсон, но та лишь зарделась и ответила, что негоже говорить «такое». Какое «такое»? Нет, это было непонятно.

Как бы то ни было, он не слишком долго размышлял на эту тему, пока, спустя четыре месяца, разговор не возобновился. На этот раз никто не заметил присутствия Вернона — страсти слишком накалились. Был самый разгар спора Мама, как обычно, кричала и была возбуждена Отец, напротив, был крайне сдержан.

— Какой вздор! — восклицала Мира — Через три месяца после побега с одним уйти к другому! Вот она в своем истинном виде! Я всегда это знала Мужчины, одни мужчины на уме и ничего, кроме мужчин!

— Понимай как знаешь, Мира Не в этом дело. Я знал, что ты будешь потрясена

— И кто угодно будет, поверь! Я не понимаю тебя, Вальтер. Все время говоришь, что вы — древний род, а сами...

— Мы — древний род, — спокойно сказал отец.

— Я думала, тебя хоть немного беспокоит фамильная честь. Она же опозорила твое имя! Будь ты мужчиной, ты бы брезгливо отвернулся от нее, как она того и заслуживает!

— Типичная сцена из мелодрамы.

— Вечно смех и зубоскальство! Мораль для тебя — пустой звук, не более того!

— В данный момент, как я уже пытался тебе объяснить, речь идет не о морали, а о том, что моя сестра несчастна Я должен ехать в Монте-Карло и постараться помочь ей. И я надеялся, что кое-кто поймет это, невзирая на устроенную сцену.

— Спасибо. Не очень-то ты вежлив, как я погляжу. И кто же это, интересно, повинен в том, что она несчастна? У нее был прекрасный муж...

— Это не так.

— В любом случае, женился же он на ней.

На этот раз не выдержал отец. Очень тихо он сказал:

— Я не понимаю тебя, Мира Ты хороший человек —. добрый, честный, благородный, — а опускаешься до этих тошнотворных, низких колкостей.

— Так! Оскорбляй меня теперь! Давай, я привыкла. Не стесняйся в выражениях.

— Ты несправедлива. Я пытаюсь быть как можно вежливее.

— Вот именно. Отчасти за это я тебя и ненавижу — ты никогда не скажешь все начистоту. Снаружи вежлив, а про себя усмехаешься. Кому нужно все это лицемерие, ты можешь мне сказать? Да пусть хоть весь дом знает, что я чувствую!

— Не сомневаюсь, что знает. Голос у тебя для этого — что надо.

— Опять насмешки! Вот в этом ты весь! В любом случае, я рада, что высказала тебе все, что думаю о твоей драгоценной сестрице! Убегать с одним, уходить от него к другому — а другой-то почему ее не удержал, скажи на милость? Или она его быстро утомила?

— Я уже объяснял тебе, но ты не слушаешь. Он болен, у него скоротечная чахотка. Он был вынужден бросить работу и остался без средств к существованию.

— Ах вот как! На этот раз Нина просчиталась?

— Уж в чем-чем, а в корысти ее не обвинишь. Да, она дура, несчастная дура, что заварила эту кашу. Но всему виной ее чувства, идущие вразрез со здравым смыслом. Чертова путаница! Она ни копейки не возьмет у Фреда. Энсти собирается сделать ей предложение, а она и слышать об этом не хочет. И, извини меня, в этом я с ней согласен. Есть поступки, которые просто нельзя совершать. Но я, вне всякого сомнения, должен поехать туда и все увидеть своими глазами. Прости, если тебя это не устраивает, но ничего не поделаешь.

— Тебя ни о чем нельзя попросить! Ты ненавидишь меня! Все делаешь мне назло, чтобы я страдала! Но я тебе вот что скажу — до тех пор, пока я живу под этой крышей, даже не вздумай привозить ее сюда. Я не привыкла общаться с такого рода женщинами. Тебе понятно?

— Понятно. Хотя то, что ты сказала, звучит оскорбительно.

— Привезешь — я уеду назад в Бирмингем.

Что-то блеснуло в глубине глаз Вальтера Дейера, и внезапно Вернон осознал то, чего не понимала его мать. На протяжении всего разговора Вернон встречал мало знакомых слов, хотя и улавливал самое главное. Нина была где-то далеко, она то ли заболела, то ли с ней случилось несчастье, но маму это злило. И она сказала, что если Нина приедет в «Могучие Братья», то она, мама, вернется к дяде Сиднею в Бирмингем. Это была угроза с ее стороны — но Вернон почувствовал, что отец был бы только рад, поступи она так. В этом не было никакого сомнения. Мисс Робинсон тоже иногда наказывала Вернона получасовым молчанием, очевидно, думая, что это расстроит его, равно как и вечерний чай без варенья. К счастью, она и понятия не имела, что на самом деле это не наказание. Скорее наоборот.