Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошего вам дня, милорд, — поклонилась я и отступила к двери.
«Надеюсь, он последний, когда мы с вами видимся».
Тянуло отправиться за отцом. Выбежать на улицу, остановить, забраться к нему в экипаж и покинуть этот мрачный дом. Забыть о переполняющей его тишине. Выкинуть из памяти серость стен и резко контрастирующие пятна белого света на полу, а также множество темных углов и взирающих свысока мужчин на картинках. Вот только слова графа не имели второго дна. Моя свобода теперь в его руках.
Я шла за служанкой и смотрела ей в спину. Видела, насколько она напряжена, но была полностью погружена в собственные мысли. Вытесняла из памяти недавний разговор. Искореняла чувство гадливости.
Зачем графу было врать, что я хотела стать его лифарой? Он даже бровью не повел, когда говорил о своих чистых помыслах и выборе самой эши. Это ведь не так! Агфар что-то задумал. А дар Айны не может иметь своей воли и всецело подчиняется хозяину. Особенно такому человеку. Иначе черная овчарка с тлеющими угольками вместо глаз не лежала бы спокойно у входа в гостиную.
Я едва не простонала, когда мы дошли до широкой лестницы. Посмотрела на парадную дверь. Подавила порыв броситься к ней и вырваться на свободу, а не покорно шагать в свою будущую клетку.
Да, все-таки эши — проклятье.
Почему все супружеские пары не могут быть такими, как мой отец и мачеха? Нет дара — нет проблем. Они без опаски, даже не являясь друг другу парой, могут заводить детей, рука об руку шагать вперед и не опасаться будущего, в котором придется потерять любимого…
Эх, не самый лучший пример.
С самого появления в нашем доме Найриты я воспринимала ее как родную мать. Слушалась, делилась секретами, бежала к ней за советом. А также рассказывала о своих страхах.
С каждым годом мой белый знак Потоков становился все бледнее. Я то радовалась, то билась в истерике. А о знаке Пары и говорить нечего. Он с некоторых пор вообще перестал появляться даже на мой день рождения. Найрита выдвинула предположение, что всему виной постепенное уменьшение количества эши, из-за чего и тускнела татуировка. Я же поверила, нет, даже с радостью приняла ее ложь за правду.
А едва мне исполнилось восемнадцать, я пришла к мачехе с радостной вестью: знак на запястье полностью исчез. Поделилась предположением, что по итогу смогу без опаски выйти замуж. Помню, как восхищалась новыми возможностями: прожить до старости, найти любимого человека, увидеть внуков…
Но наш разговор услышал отец.
— Дар Айны навечно с тобой, дочка, — тогда произнес он и спросил: — Откуда у тебя появились такие мысли?
Слово за слово — и вскрылась правда. Найрита, мать семерых детей, выносливая и довольно строгая женщина, в тот день разрыдалась у папиных ног. А я увидела ее другими глазами. Встала тростинкой возле окна, готовая сломаться от малейшего дуновения ветра, и неотрывно смотрела на женщину, которую некогда считала хоть не родной, но матерью. А в голове крутилась мысль: «Обменяла, как скотину на рынке…»
Предательство бьет в самое сердце. Оно оставляет раны, которые часто гноят и кровоточат. А также ломает и меняет человека, убивает светлые чувства, разрывает душу, гнет даже самого сильного человека к земле. Но я всегда была слаба.
Тогда, в день своего восемнадцатилетия, мне показалось, что весь мир от меня отвернулся. Теперь же придерживалась другого мнения. Это не он, а я! Отгородилась, закрылась на тысячу замков, уничтожила малейшую возможность достучаться до себя.
Я усмехнулась, поднявшись на еще одну ступень в доме Агфара. Мир на самом деле прекрасен, но многие личности в нем с гнильцой. Будь то Найрита или граф Фаргос. От таких стоит держаться подальше и не иметь никаких общих дел, чтобы в один прекрасный момент снова не начать замуровываться за высокими неприступными стенами из-за очередного удара в спину.
— Молли, зайди ко мне, — вырвал меня из раздумий женский голос. Он прозвучавший из комнаты с настежь открытой дверью. — И гостью нашу приведи.
Служанка обернулась, поманила меня за собой. Не ожидая ничего хорошего, я преодолела последние ступени и зашла в просторные, выбивающиеся из интерьера этого дома покои. Все яркое, светлое, без единого темного элемента. Белый и золотой. Мягкая софа, струящийся прозрачный балдахин над широкой кроватью, ковер с высоким ворсом и витающий здесь запах лаванды. Я будто попала в другой мир.
— Лисая, — с улыбкой на устах произнесла графиня и взмахом руки остановила горничную, которая расчесывала ей волосы. — Ступайте, подождите в коридоре.
Обе служанки спешно удалились. А едва закрылась дверь, как выражение лица женщины изменилось, явив мне истинное отношение жены к лифаре.
И немудрено, ведь ей уже нашли замену. Я — «невеста», которую приберегли на потом. Притом что супруга еще ходит, дышит и, судя по отсутствию живота, пока не в положении. Пять лет… или десять. Обычно титулованные люди заключали сделки перед бракосочетанием, и суть их зависела от того, обладает ли девушка даром. Если из богатой семьи, то отец в ответ приплачивал немалую сумму, чтобы отсрочить смерть своей дочери на как можно более долгий срок. В ином случае уже платили только женихи. Девушки, не обладающие эши, которых не нужно беречь… Они как бабочки-однодневки. Забеременели, выносили и умерли, родив породистое потомство. Правда, если мать и отец с даром Айны, то и эши у ребенка больше, и перспективы у него выше.
— Доброго дня, миледи, — вспомнила я о манерах и сделала неглубокий поклон.
— Лисая, — недовольно произнесла графиня, поднялась.
Она даже в домашнем халате смотрелась величественно. Перекинутые через плечо светлые волосы доставали до бедер. Они частично прикрывали высокую грудь и стройную талию, подчеркнутую поясом.
Женщина скользнула по мне оценивающим взглядом. Задержалась на обуви, руках, лице и осталась довольна увиденным.
Мое черное в серую крапинку платье уступало даже халату графини. Волосы заплетены в косу и уложены в тугой пучок. На ногах легкие сапожки на тонкой подошве. Под глазами еще остались тени после недосыпа, а губы были покусаны и обветрены из-за недавнего волнения перед предстоящей встречей с Агфаром.
— Хм, миленько, — сделала она заключение, вряд ли придя именно к такому выводу.
— Вы тоже очень красивы.
Графиня вспыхнула, наиграно улыбнулась и направилась к платяному шкафу. Открыла его, провела рукой по одному из висевших там нарядов.
— Ты здесь на птичьих правах, Лисая, — голос стал мягче, льстивее. — Потому знай свое место и держи язык за зубами.
— Вы позвали меня только ради этого, миледи?
Наверное, стоило ей посочувствовать. Ее гордость задета больше, чем моя. И в другой ситуации я постаралась бы сделать все возможное, чтобы показать, что не представляю угрозу и не стремлюсь занять ее место. Но все слишком сложно. Это враждебный для меня мир богатых людей, где никто не нуждается в моем сочувствии.