— Но и мы, Анхель, не мальчишки. Придержи наших малышей. Их час еще не настал.

— Уж не собираешься ли ты, Крысолов, защищаться одной лишь силой магии?

— А что в этом дурного?

Капитан замялся. Боцман с удивлением рассматривал сконфуженную физиономию своего давнего друга. Но более, чем физиономия, его поразили слова Анхеля:

— Недостойно истинному аристократу прятаться за хитросплетением слов!

— Зато вполне достойно использовать это самое хитросплетение для защиты своих друзей. Не мешай мне, капитан. Да и шпагу спрячь. Отвлекает!

— Шпага его отвлекает, — совершенно по-домашнему пробурчал капитан, пряча, однако, оружие в ножны. Впервые за много лет он почувствовал себя ненужным. Но в словах боцмана была своя доля правды — для защиты друзей можно использовать все, что угодно, даже глупые заклинания.

Крысолов же сосредоточился. Впервые он встречал столь сильных соперников. Впервые противостоял не одному, а целому десятку хорошо обученных магов, которых куда уместнее было бы назвать магами-воинами. Но это лишь раззадоривало боцмана. Это и, конечно, вполне здоровое для любого человека желание уберечь собственную шкуру.

Он произнес несколько слов на певучем, забытом всеми языке. Вмиг опали черные дымные полотнища, пусть и видимые немногим, но защищавшие корабли нападающих от ядер и картечи, словно застрявших в плотном воздухе.

Крики боли, самые настоящие, не волшебные, стали лучшим одобрением для Крысолова. Крики и еще удар упругого воздуха от взрыва крюйт-камеры ближайшего корабля. Жить тому оставалось считаные мгновения — быстро расширяющаяся трещина, словно кривая ухмылка, разрезала деревянный корпус. Воды вокруг уже почти не было видно под досками, телами, тряпками, в которые превратились черные (вот насмешка) паруса напавшего корабля.

— Ну вот, капитан, — вполголоса, чтобы не выдать напряжения, проговорил Крысолов. — Сейчас наступит твой черед. Ты увидишь магов и сам. Ну а этим мальчишкам, которые решили спрятаться за древним колдовством, вовсе не помешает холодная ванна. Говорят, от холодной воды умнеют…

— Говорят, умнеют, — ответил Малыш Анхель.

И куда громче скомандовал:

— Вперед!

Да, не зря он делил с этими лихими парнями свою жизнь, не зря готов был на все, чтобы уберечь от шальной пули да и от глупой смерти в пьяной драке на берегу любого из его команды.

Схватка была более чем короткой. Обескураженные победой над древней магией, противники почти не сопротивлялись. Лишь колдуны попытались огрызаться, но, увы, нападать и защищаться одновременно, тем более защищаться от серебряного оружия, не может ни маг, ни человек. И потому вскоре они нашли приют, конечно, более чем далекий от уютного, в трюме «Пастушки».

Остальным же, конечно, не досталось даже такого приюта. Кто-то пытался вплавь добраться до тонущего корабля, кто-то решил, что бродить по пояс в холодной воде вдоль банки будет легче…

— Может, возьмем их на борт, капитан? Совсем мальчишки ведь…

— Что-то мне не хочется проснуться с ножом в спине, Крысолов… Да и не такие они мальчишки… Решили поступать по-мужски, вот пусть и отвечают за свои поступки по-взрослому…

Боцман кивнул. Да, он заранее знал, какой ответ даст Малыш Анхель. И потому спросил скорее для порядка, ведь и ему было вовсе не жалко глупцов, вздумавших древней магией опорочить высокое искусство войны на море.

Вечерело. Ураган, грозивший стать самым страшным из всех, виденных доном Лопесом-Анхелем-Педро, так и не разразился, должно быть, разочаровавшись исходом сражения. Вернее, тем, что никакого сражения не получилось вовсе. Лишь несколько пушечных залпов могли бы порадовать суровую душу полуночного ветра. Ему же этого показалось мало, и он унесся прочь, к далеким закатным берегам, так и не получив своей дани.

Океан могуче дышал, поднимая на добрый десяток локтей «Вольную пастушку». Но Малышу Анхелю было не привыкать. Вместе с боцманом он коротал эти вечерние часы за бутылочкой отличнейшего рома «Девять якорей». Того самого, от которого бы не отказался, можно спорить на дюжину бочонков золота, даже сам король Кастилии и Арагона… Хотя нет, там же королева… Но, должно быть, она бы тоже согласилась пригубить этого воистину божественного напитка, доставшегося Малышу Анхелю после весьма успешного похода к прекрасному острову Мальорка.

Капитан был недоволен. Более того, он едва сдерживался, чтобы не обрушиться с проклятиями на боцмана. Хотя заранее знал, что не прав — ведь он не потерял ни одного человека, завладел неплохим запасом пороха и припасов с тонущего судна. Да и коллекция магов-воинов, спрятанная в трюме корабля, радовала не меньше — ведь в любом из портов туманного Белого острова за них дадут золотом по весу… Но ведь не получилось «доброй драчки»! Не получилось никакой, и сражение было больше похоже на детскую игру. Лишь вмиг поседевшие виски боцмана говорили, какой на самом деле оказалась эта странная битва.

— Ты сердишься напрасно, — проговорил Крысолов, поднося серебряный кубок к губам. — Позвенеть мечами — дело неплохое. И у тебя будет еще сотня возможностей…

— Как-то странно все вышло, — пробурчал Анхель. — Ни схватки, ни крови… Недостойно корсара.

— Зато ты уберег жизни тех, кто на тебя надеется. А это вполне достойно твоего древнего имени.

И Малыш Анхель не мог не согласиться. Ибо защита вассалов всеми силами всегда была одной из доблестей древнего и некогда могучего рода дель Кастильо-и-Фернандес-Барредо.

И, вспомнив о своем древнем роде и древнем имени, Малыш Анхель вспомнил и день своего венчания, когда подарил это самое имя прекраснейшей из женщин мира, малышке Марии-Эстефан, дочери двоюродного дядюшки.

В замке Фернандес-Барредо сияло все — от каменных полов до тысяч свечей в люстре высоко под потолком. Сияла улыбкой и Мария-Эстефан, его давняя любовь. Никому и никогда он не говорил, что всю жизнь мечтал лишь о ней — ибо не к лицу потомку древнего рода погибать от любви к женщине, тем более дальней родственнице, которая еще и на добрый десяток лет моложе его. Но правда заключалась именно в том, что малышка Мария пленила его сердце в тот день, когда Анхелю едва исполнилось пятнадцать. Он влюбился в ее теплые глаза цвета старого портвейна, в ее медвяные косы, в ее нежный смех. Пусть она была совсем девчонкой и обнимала своего «старшего братца» за шею совсем по-детски… За каждый ее волосок Анхель готов был отдать собственную жизнь.

Ему исполнилось двадцать в тот день, когда дядюшка и отец сговорились о свадьбе. Ему исполнилось двадцать три в тот день, когда юная Мария-Эстефан переступила порог его дома, дабы воспитываться еще два года в духе семьи будущего мужа до своего пятнадцатилетия. До того дня, когда наконец смогут соединиться два древних и уважаемых рода.