– На вашем идиотском Севере невозможно жить. Посмотри за окно – какие-то скалы, сопки и здоровенные голодные чайки. Я хочу быть с тобой, но не здесь, а там. Пойми, в Москве множество возможностей. Я узнавала, туда могут перевести тех, у кого есть жилплощадь. Ты пропишешься у нас, и тебе сделают перевод. Отец обещал договориться…

Ирина, как женщина не только сексуальная, но и ушлая, была права. В Москву переводили служить только тех офицеров, кто имел там квартиру. Знания и опыт для службы в столице были вторичны, главное – наличие жилплощади. По этой причине в центральных аппаратах Министерства обороны и Главном штабе ВМФ, наряду с малой толикой офицеров талантливых и прошедших в отдаленных гарнизонах страны рисковую школу плавсостава, существовала огромная масса «оквартиренных» посредственностей. В целях самосохранения последние всегда действовали по принципу: лизнуть старшего, подставить ножку ближнему, нагадить на голову младшему. Кроме этих категорий служивых людей, весомую часть в центральных аппаратах МО, как правило, составляли ЖОРы, ДОРы, ЛОРы и СУКИ. Расшифровывалось это так: ЖОРы – жены ответственных работников, ДОРы – дети ответственных работников, ЛОРы – любовницы ответственных работников, СУКИ – случайно уцелевшие квалифицированные исполнители.

Андрей поморщился. Опять двадцать пять! Но и жену можно понять. Целыми днями сидит, бедная, одна дома и мается.

– Пора тебе, Иришка, на работу устраиваться, – предложил он.

– И на какую же работу, извольте вас, милый супруг, спросить, мне будет велено устроиться?! – с сарказмом и позерством воскликнула жена.

– На обычную. Ты закончила экономический, значит, можешь и бухгалтером работать, и экономистом…

– Много ты понимаешь, – обиделась Ирка и, чтобы прекратить этот неприятный для нее разговор, перевела тему.

Но на работу она все же устроилась. Причем не куда-нибудь, а в бухгалтерию тыла флотилии атомных подводных лодок.

Любая тыловая организация – это государство в государстве. Через нее происходит снабжение кораблей и частей продовольствием, вещевым имуществом и финансами. Если в рабочее время на улице военного городка вы увидите откормленного и борзого мичмана, обязательно в новенькой корабельной кожаной канадке (хотя они положены только плавсоставу подводных лодок), то знайте: он наверняка служит где-то на берегу и заведует каким-то складом продовольствия, обмундирования или иного дефицитного имущества. Эти обнаглевшие «хранители связок ключей» открыто пользуются своим служебным положением. А тем, кто служит в плавсоставе, ради благого дела – поддержания боеготовности кораблей и частей – нередко приходится перед ними унижаться и выпрашивать и без того положенное имущество. Особо наглели те, кто выдавал спирт. По неписаному правилу, чтобы получить на складе месячную норму этого специфического расходного продукта, приходилось оставлять смотрителю «шила» до четверти положенной нормы. Если заартачишься, мичман найдет множество причин, чтобы спирт тебе не выдать. Об этом на флоте знали все, но мер никто и никогда не принимал.

Искренне радуясь, что жена теперь при деле, Андрей немного успокоился и с головой погрузился в службу. Молодой офицер на любом корабле ВМФ – штатный козел отпущения, на плечи которого, как принято считать, для его же пользы, возлагается непомерный груз обязанностей. Крылатая фраза из уст начальника: «Горячку не пороть, но чтобы к утру все было готово!» – заставляла дневать и ночевать на борту корабля не одно поколение молодых лейтенантов. Так было и у Андрея. С учетом нарядов и вахт бывать дома удавалось не чаще двух-трех раз в неделю. Ирина вначале по-женски возмущалась и сетовала на нелегкую судьбу жены моряка, а потом вдруг перестала. Более того, иногда, поздно вернувшись со службы, Андрей не заставал супругу дома. Она появлялась к полуночи, объясняя ситуацию необходимостью вовремя сдать на работе отчет или неожиданно случившимся девичником. Андрей относился к этому спокойно и с пониманием, считая, что каждый человек имеет право на общение с друзьями и личную жизнь. Так они и жили, если бы не…

Андрей давно заметил, что по жизни он всегда узнавал то, что от него пытались скрыть. Узнавал неожиданно, по воле случая. Причем это касалось и сущих безделиц, и серьезных вещей. С самого детства, когда родители готовили для него подарок ко дню рождения, он обязательно его заранее нечаянно обнаруживал. То же самое было и в школе, и в период срочной службы, и в училище. Любая тайная акция в силу каких-то непонятных совпадений обязательно становилась для Андрея явной. Наверное, кто-то наверху, в заоблачной выси бесконечного и вечного пространства, словно великий Ангел-хранитель, четко и безоговорочно определял: где, когда и что должен услышать и узнать его земной протеже.

Так получилось и с Иркой. Как-то раз Андрея во главе группы матросов послали что-то получать на склады, находящиеся километрах в трех от расположения флотилии атомоходов. Ехать пришлось в крытом кузове ГАЗ-66. Несмотря на начало октября, на Севере уже выпал первый снег, и, пока машина петляла между сопок, подводники успели порядком озябнуть. Притормозив у заснеженного КПП, офицер велел матросам выбираться из кузова и идти греться в подсобку, а сам пошел в служебное помещение склада оформлять бумаги.

В прокуренной и душной комнатушке за перегородкой из деревянных реек сидел толстый мичман в кремовой рубашке без галстука и громко разговаривал с двумя сотоварищами, одетыми в канадки и, очевидно, того же звания. В углу комнаты наголо остриженный матрос что-то выстукивал одним пальцем на старенькой печатной машинке.

– Товарищ мичман, меня прислали получить… – принялся было объяснять Андрей суть своего появления беседующему с дружками начальнику склада, но толстый мичман пренебрежительно и равнодушно кивнул в сторону матроса, мол, не мешай, там тебе все объяснят.

Зайдя со свежего, чуть морозного воздуха в душное помещение, Андрей сразу ощутил легкий запашок спиртного, витавший возле троицы. Он еле сдержался, чтобы не поставить нахального мичмана на подобающее тому по чину место, но сдержался. Если бы на лодке подчиненный так вальяжно прореагировал на его вопрос, то в лучшем случае схлопотал бы выговор. Но тут склад, а не атомоход. По этой причине равнять и строить наглеца не с руки. Про себя же подумал, что этого «кабана» при всем желании в верхний рубочный люк лодки не протиснешь.

Оформляя бумаги у матроса, Андрей невольно вслушивался в разговор мичманов. А те без тени стеснения мыли кости тыловому руководству.

– Я ему говорю: Палыч, скажи Кирзоеву, что сейчас самое время списать все старье и завести новое имущество, а он мне отвечает, мол, Магомед Исмаилович сам знает, когда и что ему делать, – жаловался один из корефанов своему упитанному собрату.

Андрей догадался, что троица обсуждает своего босса – начальника тыла флотилии капитана 1 ранга Магомеда Кирзоева, человека мутного и прижимистого, что, однако, не помешало ему каким-то образом протащить в закрытый гарнизон и пристроить торговать фруктами с дюжину своих дагестанских родственников.

– Не будет до весны он этим заниматься, – многозначительно, подчеркивая личную осведомленность, степенно заявил толстяк, – не до этого ему сейчас. Говорят, к ним в бухгалтерию новую бабу взяли, вроде как из Москвы приехала. Я на той неделе дежурил и видел ее. Сиськи – во! Задница – во! – Мичман замахал руками, пытаясь продемонстрировать дружкам увиденное. – Но главное, говорят, шкура еще та! Недельку начальству глазки построила, ну, Исмаилович – кровь-то горячая – и клюнул. Теперь он ее почти ежедневно пялит прямо в бухгалтерии, а она, как фаворитка шефа, после этого всеми командует…