кукурузным хлебом ртом, пригрозил ложкой другому, попытавшемуся залезть в его тарелку. Но это нормально: я бы сделала так же, позарься Джин Ён на мой чили.

И к слову о Джин Ёне: я до сих пор чувствовала его одеколон. Это бесило. Я наморщила нос, задумалась, почему же вся моя одежда им провоняла, а затем вспомнила, что около часа находилась с ним на одной кухне. А одеколон, кстати, сегодня был особенно вонюч и силён. Настолько, что мог подкараулить вас в тёмном переулке, навалять тумаков, да ещё и машину угнать для пущего веселья. Я недовольно потёрла нос и вернулась к созерцанию залитых солнцем детей.

Эту часть вечера ещё называют золотым часом. Последние лучи тёплого солнца омывали пухлые щёки, клочки тонкой ткани, блестели в любознательных глазёнках. В общем, идеальная картина с перемазанными чили и осыпанными хлебными крошками херувимчиками.

Ну хотя бы они не Запредельные и не пришли из Между: об этом я беспокоилась больше всего. Как и Дэниел, я отлично понимала, что с детьми что-то не так. Ну не нормально, когда группка детишек живёт в старом доме без присмотра взрослых, да и сами они вели себя не как обычные дети. Всё же, хорошо, что я увидела их собственными глазами; теперь хоть знала, что у них есть голоса, лица и тела.

Их ненормальность — совсем другое дело, но в ней было что-то человеческое — может сбежали. Они держались в стороне от нас с Дэниелом, будто боялись общаться с теми, кто явно старше их. Да и ни разу не замечала, чтобы они как-то взаимодействовали с родителями Морганы.

Я бы осталась подольше, но снизу послышался рык. Ничего необычного, конечно, но очень не хотелось обнаружить на полу разодранный костюм Джин Ёна вперемешку с клочками людоволков.

Я вздохнула и так же тихо пошла вниз.

Может из-за того, что буквально секунду назад я смотрела на яркий, золотистый свет, но коридор показался темнее обычного. На этом этаже было всегда прохладно — ну знаете, старые дома так и норовят заморозить тебе лодыжки и уши, но сейчас было прям холодно и жутковато. Я было подняла руку, чтобы мимоходом постучаться к Моргане и спросить, не надо ли ей чего, как ошеломлённо заметила, что дверь напротив неё была чуть приоткрыта.

А ведь она всегда была закрыта.

За этой дверью были комнаты её родителей. Моргана говорила, что они не любят, когда их беспокоят. Им было плевать, шумно ли в доме, но они не хотели ни с кем разговаривать. Её папа делал что-то с акциями и экономикой, а мама писала романы. Собственно, это как бы объясняло, почему они втроём жили в огроменном трёхэтажном доме, явно построенном, чтобы в нём жили и пансионеры, и не волноваться, есть ли у них постояльцы или нет. Также это объясняло дорогущие, забытые и часто даже не распакованные штуки, беспечно разбросанные по просторным покоям Морганы.

Наверное, я с минуту стояла и тупо пялилась на дверь. Когда же глаза окончательно привыкли к темноте, и я было пошла вперёд, разглядела в узеньком проёме лицо, которое было на добрый фут выше меня.

От вида этого лица меня встряхнуло ещё раз. Бледное, узкое, с печальными глазами, элегантной, но тоже почему-то нагоняющей тоску причёской в стиле девочек Гибсон, оно было причудливой игрой кремового и угольно-чёрного.

Я прокашлялась и хрипло сказала:

— Здрасьте. Я Пэт.

Тёмная шелковистость черноты под лицом всколыхнулась, и я осознала, что оно не парит в воздухе. Под головой было высокое изящное тело, обёрнутое в чёрное одеяние.

— Не давай детям слишком много еды, — шепнула мать Морганы. Даже её голос походил на едва различимый шелест шёлка по шёлку.

— Ну да, — ответила я, — вы чего-нибудь хотите? У нас сегодня чили.

Но она уже закрыла дверь, не ответила на вопрос, не попрощалась. Я ещё пару секунд постояла на месте, а затем из дрёмы меня вырвал голос Дэниела, послышавшийся из комнаты Морганы. Я повела плечами и пошла вниз.

К моему величайшему удивлению, Джин Ён сидел на одном конце красного дивана, элегантно закинув ногу на ногу, между ним и ближайшим людоволком оставалось пустое место. Лицо Джин Ёна выражало нечто среднее между обидой и смирением, а вот людоволк казался раздражённым — скорее всего вампирским одеколоном.

Я плюхнулась между ними, и Джин Ён вздохнул:

— А, от тебя пахнет мёртвым человеком.

— Я стирала джинсы! — возмутилась я. — Не нравится — выключи нюхалку, может счастливее станешь.

— Тебе известно, — ответил он, — что это невозможно. Ты говоришь так, чтобы досадить мне.

Я ухмыльнулась:

— С чего бы?

— Не раздражай меня, Petteu, а то укушу.

— Да ну? Только ведь я стану быстрее, да? Нет, ну если пожелаешь, могу испортить ещё один галстук.

Он с прищуром глянул на меня и встал:

— Chamkan nawabwa, Petteu. Cheom iyagihae.

— Выйти поговорить о чём? — спросила я, но он уже шёл к выходу. — Чудесненько, — буркнула я.

Он ждал на улице, прислонясь к кирпичной стене прямо возле двери, где он был вне обзора зеркала Морганы. Он стоял настолько идеально, что я даже сказала:

— Что? Кто-то разнюхал что где, а?

Он ухмыльнулся, потому что я тоже встала в слепой зоне зеркала:

— Wae? Kisseu hallae?

— Попробуй поцеловать меня ещё раз, и достанется не только галстуку, — зыркнула я на него, — ты же приходил вчера: почему ничего не сказал, если хотел о чём-то поговорить? К чему эти тайные беседы на улице?

— Так и задумано, — нити Между обволакивали его слова, — я говорю тогда, когда пожелаю. Я поселюсь в доме твоей подруги.

Я уставилась на него:

— Чего?

— Кофе нет, — ответил Джин Ён, — а хайион каждый вечер сжигает еду дотла: я пропах золой. Я буду жить с тобой здесь.

Когда я говорила Моргане о границах, я и подумать не могла о том, что в её доме поселится Джин Ён.

— Ну уж фиг, — отпарировала я.

Он сощурился, но вместо того, чтобы спорить, сказал:

— К тебе снова вернулись сны, по-моему.

— Я привыкла, — сказала я, хотя, пожалуй, сейчас это было не совсем так, как когда я жила со своими психами, — это тот же сон, который снился после смерти мамы с папой.

— Желаешь, чтобы я прогнал его?

— Что? — криво улыбнулась я. — Неужто, наконец, признал, что у тебя страшное лицо?

— А! — будто бы самому себе проговорил он. — И почему старик всегда прав? Он предполагал, что тебе будут сниться сны.

— Если ты про Атиласа, то я расскажу ему, что ты называешь