Ах, у нас демократия, ах, у нас плюрализм, ах у нас любимая всеми Партия! Если Вы во всё это верите, то снимите розовые очки. Если бы я не стал Вашим партийным единоверцем, а стал им, потому что надо было удержаться на стуле, хрен бы эта руководящая и направляющая получила бы хоть какие-то голоса в городе! Почему? Думаю, что объяснять излишне.

Иван Иваныч, обретя дар речи после всего услышанного, попытался перехватить инициативу, намереваясь ещё раз укорить собеседника в том, что тот «прославился» на весь цивилизованный мир, и даже взял со стола злополучный журнал. Однако, на этот раз Михал Михалыч, вероятно, не контролируя себя, решительным жестом пресёк его намерения. И, как будто зная, о чём собирается говорить хозяин кабинета, продолжил. – Весь сыр-бор из-за этой гнусной статейки? То есть, если бы здесь, – Михал Михалыч ткнул пальцем в журнал, – был кто-то другой, то он бы стоял на моём месте? Прекрасно! То есть вор не тот, кто ворует, а тот, кто попадается? После этих слов он напрочь забыл о том, кто он есть на самом деле, а почувствовал себя пламенным борцом за демократию и социальную справедливость, чуть ли не Ильичём, рвущим на себе в благородном революционном порыве, жилетку и комкающим кепку перед рабочими завода Михельсона.

Иван Иваныч же совсем пришёл в себя и уже собрался закрыть этот театр одного актёра. Однако, взглянув на подчинённого и заметив в его глазах искры одержимости, решил, что тот может сказать ещё много интересного. Пусть говорит. Всё равно судьба его уже решена. С этими мыслями он занял своё рабочее место и принялся внимательно слушать распалившегося Михал Михалыча, уже не обращавшего внимания на предмет своего негодования, а говорящего куда-то в пространство кабинета. Вероятно, он всё-таки видел перед собой колышущиеся массы, ждущие, когда оратор «забьёт очередной гвоздь» в гроб российской бюрократии, казнокрадства и несправедливости. И он громил вертикаль власти, не дающую народу право выбирать себе руководителей на местах. Издевательски прошёлся по Иван Иванычу, припомнив ему и нацпроекты, затеянные им, ещё будучи первым вице-премьером, уличив в неспособности решать стоящие перед ним задачи и добиваться конечного результата, и его страсть к дорогим электронным игрушкам на примере стерео системы за 200000 долларов или евро, и поклонение его американцам. В конце концов, он назвал Иван Иваныча прожектёром, кремлёвским мечтателем и достойным последователем первого Президента СССР, после чего вдруг замолчал и опустился на стул. Потом резко встал и, не глядя на сидящего за рабочим столом шефа, робко поинтересовался, может ли быть свободен. Тот, вопреки ожиданиям Михал Михалыча, не стал его задерживать, но настоятельно посоветовал подумать, с какой формулировкой ему лучше распрощаться с обустроенным и насиженным в течение более чем пятнадцати лет, местом. В противном случае, придётся просто отрешить его от должности под каким-нибудь неблаговидным предлогом.

Михал Михалыч понимал, что самой мягкой реакцией на всё произошедшее в этом кабинете было бы его увольнение. Но он не думал, что это может произойти так быстро и так обыденно. Совершенно не похоже на то, как он сам себе это представлял: бесконечные благодарности и государственные награды, слёзы сожаления на глазах у подчинённых и друзей, почётное гражданство, портрет кисти Шилова в золотой раме в исторической галерее, какой-нибудь памятник, а может улица или площадь в его честь. Такое вопиющее несоответствие планов по завершению карьеры с реальной действительностью вновь подняло из глубины души, осевшее было негодование в адрес Иван Иваныча и, уже покидая кабинет, Михал Михалыч твёрдо решил просто так не сдаваться. Его «Мерседес» неожиданно резко рванул с места и направился в сторону Краснопресненской набережной.

Как только дверь за Михал Михалычем закрылась, от безразличного спокойствия Иван Иваныча не осталось и следа. В возбуждении, вызванном осознанием своей значимости и тем, как спокойно и достойно он себя вёл с таким политическим тяжеловесом и, в конце концов, практически уволил его спокойно, без каких-либо моральных усилий и нравственных терзаний, Иван Иваныч мерил шагами сначала периметр, а затем диагонали кабинета. Всё-таки всё можно, если очень захотеть! Однако в следующее мгновение он вспомнил, что из-за такого самостоятельного решения, скорей всего, предстоит не совсем приятный разговор с Василь Васильичем, от чего внезапно возникшее радостное возбуждение сменилось совершенно противоположным настроением. Но Иван Иваныч был настолько решителен в эту минуту, что решил не уступать ни пяди своего суверенитета и не допускать никакого обжалования принятого им решения. В подтверждение своей такой решимости он, встретив на пути рабочий стол, в сердцах стукнул кулаком по его крышке, от чего в малахитовом стакане звякнули карандаши, а нож для разрезания бумаги чуть не упал на пол. Иван Иваныч восстановил порядок на рабочем месте и опустился в кресло. Что-то, кроме предстоящего разговора с Василь Васильичем, не давало покоя. В поисках причины своего беспокойства Иван Иваныч бесцельно передвигал с места на место какие-то малозначительные бумаги, изредка пробегая глазами некоторые из них по диагонали, пока его взгляд не остановился на свежем номере того самого журнала «Форбс».

Несмотря на то, что на обложке был изображён другой человек, перед глазами Иван Иваныча явно предстал Михал Михалыч. А недавний с ним разговор тут же всплыл со всеми подробностями, и сразу же состояние непонятного тревожного дискомфорта начало отступать, совершенно исчезнув, как только Иван Иваныч признался себе, что его собеседник, хоть на нём и клейма ставить негде, в сущности, во многом был прав. Самая главная правда была в том, что он, Иван Иваныч, действительно хочет многое изменить, но все его попытки натыкаются на стену равнодушия и даже противодействия со стороны, так называемой, команды. Но ведь это не его команда, а Его, Василь Васильича. Кормит он её хорошо, но и держит в «ежовых рукавицах». Несмотря ни на что, никого не отдаёт. Однако и Иван Иваныч не всегда бывает достаточно настойчив и последователен в своих деяниях, но почему? Почему по сто раз приходится напоминать о своих поручениях солидным дядькам в дорогих костюмах и с министерскими портфелями? Ведь можно их в момент лишить всех этих атрибутов за нарушение исполнительской дисциплины или профнепригодность. Следующие, однозначно, будут вести себя по-другому. Можно, но почему же это не делается? Придётся вступать в конфликт с Василь Васильичем, нарушать договорённости. Но ведь и он не всегда их соблюдает. Нет, явно надо что-то делать, но как и с чего начать? Или с кого? Стоп, стоп, стоп. Михал Михалыч! Он уже один раз помог со своими плакатами, сам того не желая. При этой мысли Иван Иванычу стало даже немного жалко этого пожилого человека, пропитанного множеством самых противоречивых убеждений, этого многоликого Януса. Но при воспоминании о статье в «Форбс» все маски с языческого божества моментально слетели и осталось лишь упитанное самодовольное лицо чиновника, в течение полутора десятилетий злоупотреблявшего своим положением и с одним единственным убеждением – это МОЙ город! Нет, никаких поблажек! За всё в жизни надо платить. Ах, как хорошо он подходит под все начинания: и борьба с коррупцией, и борьба с бюрократией и чиновничьим беспределом, и борьба с правовым нигилизмом, и, и, и… да одна эта жертва на алтарь борьбы с коррупцией чего стоит! И ни какого-то там мэра Мухосранска, а личность в ранге вице-премьера. Но самое-то главное – это ещё одна маленькая победа в борьбе за политическую самостоятельность.