Ей нравилось представлять себе Уильяма, годами безнадежно влюбленного в нее, и саму себя, выходящую замуж за другого мужчину, к которому она абсолютно равнодушна, но чей титул делал его подходящим кандидатом на роль ее супруга.

В центре этого выдуманного мира была сама Каролина, смирившаяся со своей участью, спокойная и безропотная, но по-прежнему преданная одному лишь Уильяму Лэму. В ее фантазиях Уильям должен был навсегда остаться холостяком — Каролине была невыносима даже сама мысль о возможной сопернице.

В ее мечтах они обменивались письмами, организовывали тайные свидания и клялись друг другу в вечной любви. Возможно, ее муж окажется ужасно ревнивым, жестоким и безжалостным человеком; он станет следить за ней и, может быть, даже заточит ее в одной из самых высоких башен своего родового замка.

В этой драме была отведена роль и для Фанни: преданная подруга и любящая сестра, обожающая Каро и готовая ради нее на все, она была тайным пособником влюбленных; при этом судьба самой Фанни полностью затмевалась страстями, кипящими в жизни Каролины.

Жаркие летние дни легкой птицей пролетали один за другим — Каро была счастлива.

Вскоре в Брокетт пожаловала леди Мельбурн, а с ней герцогиня Девонширская и леди Бесборо.

Через некоторое время мать Уильяма с негодованием обнаружила, что внимание ее любимого сына полностью поглощено дочерью Генриетты.

Герцогиня и ее сестра лишь смеялись, с интересом и удивлением наблюдая за победами Каро и предвкушая ее будущий успех в обществе, но леди Мельбурн была настроена далеко не так благодушно.

Несмотря на свою склонность к амурным приключениям, она всегда была любящей матерью и непререкаемым авторитетом для своих детей; и теперь она не могла спокойно наблюдать, как какая-то взбалмошная эгоистичная девчонка так нагло бросала ей вызов!

В свое время из некоторых политических соображений леди Мельбурн сочла необходимым наладить теплые отношения с обитателями Девоншир-Хаус. В те дни герцогиня имела большое влияние в обществе, и леди Мельбурн искала дружбы Джорджианы, втайне презирая ее за склонность к чувственному романтизму.

Но это вовсе не означало, что сейчас она могла позволить Уильяму в самом начале его карьеры связаться с этой испорченной, истеричной девчонкой-подростком.

Эта мысль была настолько здравым и убедительным аргументом ее правоты, что она даже не испытывала зависти к социальному превосходству Каролины. Чему она действительно завидовала, так это удивительной способности этой девчонки привлекать к себе всеобщее внимание.

— Не понимаю, что ты нашел в этом маленьком ходячем скелете? — недовольно заявила леди Мельбурн сыну. — Только и знает, что с утра до вечера болтает всякий вздор!

Уильям, в своей обычной манере, лениво развалясь в кресле, снисходительно улыбнулся:

— Если ты и в самом деле так думаешь, мама, значит, ты не слишком внимательно ее слушаешь.

— Ах, ну конечно! Вы все считаете, что эта девочка — настоящий ангел и гений в одном лице! Ну а, на мой взгляд, она всего лишь превосходная актриса.

Уильям засмеялся и покачал головой:

— Напротив, она — самое чистое и самое искреннее создание в мире! Она всегда говорит то, что думает, и ей совершенно все равно, как на это посмотрят окружающие.

— Ничего не скажешь, прекрасная характеристика! — съязвила в ответ леди Мельбурн.

— Ну же, мама! Перестань! Если бы ты оставила свои предубеждения, ты… ты была бы вынуждена признать, что она… она замечательная! А через каких-нибудь пять лет она станет просто неотразимой…

— Уильям! Что за глупости?! — в смятении воскликнула леди Мельбурн.

Юноша вдруг посерьезнел и решительным тоном проговорил:

— Нет, мама, это вовсе не глупости. Из всех девушек Каро Понсонбай для меня — единственная.

В течение последующих трех лет Каролина не теряла связи с Уильямом, но — и это было неизбежно — пыл ее первой романтической влюбленности слегка угас.

Тем не менее мысли о нем по-прежнему превращались в кирпичики для строительства ее воздушных замков, которые, по правде сказать, всегда значили для Каро больше реальной жизни.

Переменчивое, своенравное создание, в мечтах она была верна своему возлюбленному. Узнай обладающий прекрасным чувством юмора Уильям, какие романтические — а порой и совершенно сумасбродные — поступки он совершал в воображении Каролины, он был бы несказанно удивлен, ибо фантазия Каро неизменно превращала его в рыцаря в сияющих доспехах, а ее саму — в красавицу, которой постоянно грозила некая страшная опасность.

Два года они почти не виделись — Уильям со своим братом Фредериком уезжал в Глазго, чтобы продолжить свое обучение. Когда же, наконец, молодой человек снова вернулся в Лондон, его будущее стало предметом продолжительной семейной дискуссии.

Весьма решительная леди Мельбурн впервые в своей жизни выглядела потерянной. Уильям во многом был не похож на своих братьев, и она любила его больше остальных детей, хотя и мучилась от осознания того факта, что иногда он намеренно избегал ее общества.

Заставить Уильяма принять какое-то конкретное решение по поводу его будущей карьеры оказалось совсем не просто. И хотя леди Мельбурн вряд ли отдавала себе в этом отчет, виной тому стали и ее собственные чрезмерные амбиции, связанные с будущим сына.

Уильяму было необходимо некоторое время, чтобы поразмыслить, оглядеться и, в конце концов, прийти к какому-либо взвешенному решению. Но мать требовала немедленных и решительных действий, которые могли бы стать фундаментом его будущей головокружительной карьеры.

Она знала, что сын обладает поистине блестящим умом, но лишь сейчас с тревогой осознала, что его ясной голове недостает дисциплины и организованности.

К ее глубокому огорчению, Уильям явно не был расположен к хотя бы сколько-нибудь активным действиям; мало того, ему даже нравилось дрейфовать по течению.

Он наслаждался светской жизнью, хотя и относился к обществу, в котором вращался, со снисходительным цинизмом.

Уильям принадлежал к великому клану вигов[2], и все его ближайшие друзья разделяли его убеждения; но политические симпатии его были далеки от постоянства и имели свойство часто меняться.

Леди Мельбурн считала, что для принятия ответственного решения сыну недостает целеустремленности. Ей и в голову не приходило, что, пытаясь втиснуть его в рамки общепринятых шаблонов, она нещадно затаптывает молодую поросль его реальных возможностей.

Уильям был склонен к философствованиям и при других жизненных обстоятельствах, вероятнее всего, стал бы писателем, без сожаления покинув арену, на которой разыгрывалась великая битва человеческих амбиций. Но что бы стало с его семьей? Они все пришли бы в ужас! А он слишком любил их и был ленив и благоразумен, чтобы отстаивать свою точку зрения.