– Добро тебе, Яромирушка, – сочным басом произнес он. – С чем пожаловал? Чем порадуешь старика?

– Да рази ж ты старик, Садко Сытинич? – усмехнулся оборотень. – Ты ж моложе меня будешь.

– Мне, Яромирушка, летось шестьдесят пять годов стукнуло, – наставительно произнес Садко. – Тебя-то я и вправду помоложе, но ты-то… ну…

Торговый гость с сомнением покосился на Ивана, гадая, ведает ли этот парнище, с кем на одной лавке сидит. Иван, в свою очередь, таращился на хозяина хором. Вот он, значит, каков, Садко-гусляр!

Хотя гусляром-то он был давно, еще до рождения Ивана… задолго до. А теперь он не абы кто, а сам Садко Сытинич, строитель церкви Бориса и Глеба, богатейший новгородский гость, держащий в кулаке все пять концов. Вся торговля через него, сундуки от злата-серебра ломятся, с каждой крупной сделки ему толика идет за посредничество.

Вон, прямо сейчас на столе стопка берест лежит исцарапанных, рядом дощечка восковая с колонками цифири, писало и мешочек вишневых да сливовых косточек. Видно, вычислял что до их прихода, деньги поди считал.

– Я к тебе, Садко Сытинич, не просто так, а по делу важному, – понизил голос Яромир. – Про заваруху, что Кащей устроил, ты уж слышал, верно. Вот этот молодец со мной – сам Иван Берендеич, тиборский княжич…

– Погоди-ка, Яромирушка, – перебил Садко. – Негоже такие речи на сухой рот вести. Волхва, люба моя, принеси-ка нам сластей заморских, да вина розового!

Покачивая крутыми бедрами, в терем вошла супружница Садко с подносом. В Ивана и Яромира она стрельнула озорно глазами, а мужа поцеловала в щеку – да там и в уста. Иван невольно расплылся в глупой улыбке.

И то сказать – выглядела прекрасная Волхва любому на зависть. Совсем молодица, лебедушка прекрасная – а ведь у ей уж сыновья усаты! Недаром слухи ходят, будто Садко-гусляр замуж деву моря взял.

Волхва расставила яства на столе, еще раз улыбнулась гостям и вышла. Садко налил себе вина, а Ивану с Яромиром только кивнул – мол, угощайтесь сами, к чему душа тянется. Иван охотно сгреб полные ладоши сластей и вгрызся в них, пока Яромир тихонько излагал суть дела.

У Бовы-королевича он просил людей, витязей. У Буслаева – его самого, Ваську-богатыря. А у Садко – звонкой монеты. Известно, богаче его даже среди князей не враз сыщешь. А когда в воздухе большой войной пахнет – куда без денег-то? Войско снаряжать надо, кормить-поить.

Садко слушал Яромира и мрачнел. Туча черная – не человек. Оно и понятно – кому охота по доброй воле с нажитым богатством расставаться? А только если Кащей Тиборск сломает, то и во Владимир придет – а там, глядишь, и Новгорода очередь настанет.

– Эх, Яромирушка… – вздохнул Садко. – Вот дед мой в свое время говаривал: дай человеку рыбу – и он будет сыт один день, дай ему имя Сыт – и он будет Сыт всю жизнь… что думаешь, сработало ли?

– Не знаю, Садко Сытинич, я с твоим батюшкой знаком не был.

– И то, где ж тебе его знать… Батька мой колобродом был распоследним. Чужеядом и печегнётом навроде того же Буслаева. Но этот хоть кистенем махать умеет, а Сыт Елдыгин и на то был не способен. Думаешь, легко мне было при таком-то рождении в большие купцы выбиться? Ан выбился. Сам всего добился, сам. Вот этими самыми руками, – показал клещеватые ручищи Садко. – А по молодости-то думал, что всю жисть буду на гуслях теребонькать, ярмарочный люд потешать…

– Ага, – прочавкал Иван. – А денег-то дашь, дядька Садко? Нам деньги вот так нужны, позарез!

Садко смерил княжича хмурым взглядом и вдруг… расхохотался. Хлопнув ладонью по колену, он провозгласил:

– Смеюсь вельми гласно! Младоумен суще ты, княжич… да только устами дурака в этот раз истина глаголет… Подумаю я над вами сказанным. Поразмыслю. С другими новгородскими гостями все обсужу. Поглядим, что в итоге выйдет.

– На том тебе благодарствую, – поклонился Яромир.

– Конечно, благодарствуешь, – проворчал Садко. – По гроб жизни вы мне теперь должны будете. И ты, и брат твой старшой, и все ваше княжество Тиборское. Вы сейчас куда стопы-то направите?

– На полудень теперь. В Киев. А там к морю Русскому.

– А к морю-то вам зачем? – насупил густые брови Садко. – Ходил я по тому морю… когда молодехонек был, силенку имел… Что вам с него?

– На Буян-остров мы направляемся, – негромко сказал Яромир.

– Вот оно как… – протянул Садко. – На сам Буян… Даже не спрашиваю, что тебе там понадобилось…

– И правильно. Не надо тебе того знать, Садко Сытинич. Ты сам-то на Буяне был когда-никогда?

– Был однова, как не быть… – уклончиво протянул Садко. – Хотя туда высадиться – задача целая… сумеешь ли?

– Высадиться сумею, за меня не волнуйся. Вот добраться… корабль понадобится, конечно. Не посоветуешь ли чего?

Садко на пару минут замолк, призадумался. Потом вздохнул и сказал:

– Эх, кабы двадцать лет назад… да даже бы и десять… сам бы вас отвез, тряхнул стариной. Но теперь я уж в дело не гож – грузен стал, неподъемен. Да и лодей у меня своих уж нет… Но помочь вам я все-таки смогу. Если быстрее, чем за две седмицы до Киева доберешься – сыщи там знакомца моего, Добрыню, сына воеводы Ядрея. Славный гость, тороватый. В Цареграде четыре года жил, святынь привез ворох. Теперь сызнова туда направляется, путем из варяг в греки. Я тебе до него грамотку напишу, с рекомендацией.

– С чем-чем? – не понял Иван.

– Рекомендацией, – повторил Садко. – Латынское слово, «совет» по-нашему.

– Так ты по-нашему бы и говорил… – насупился Иван.

Садко принялся корябать на бересте. Почесав за ухом писалом, он задумчиво произнес:

– Только ты уж, Яромирушка, Добрыне уважение вырази, поклонись ему чем-нибудь. Подарочек какой-никакой преподнеси. А то невежественно выйдет.

– Это само собой, – хмыкнул Яромир. – На Руси без подарочков дела не делаются.

– И еще я тебе тут одну грамотку тоже напишу, – взял другой кусок бересты Садко. – Будешь на море Русском, передашь ее другому моему знакомцу… я там адресок укажу…

Хорош выдался в Тиборске первый день зимы. Как следует подморозило, снежком присыпало. Мороз-Студенец окна ледяными узорами разрисовал.

И ветра нет, тихо. Уши-то пощипывает, конечно, дыхание инеем на лету обращается. Но все одно – славный денек. Рыбали на речке сидят, у прорубей, в тулупы закутавшись. Детвора по улицам с гиком бегает, на санках с горок катается. Воевода Самсон дружине построение делает, гридней по холодку гоняет.

А князь тиборский с утра государственными делами занимается. Куда ж без этого? На Руси спокон веку князь – всему голова. Не только державе, но и вообще всему. Без его слова ничто не происходит – всюду озаботиться нужно, во всем разобраться.

Поначалу Глеб Берендеич грамотки читал, с чужой стороны донесения. Вот из Киева доносят, что под Рюриком Ростиславичем трон шатается. Всеволод Святославич Чермный спихнуть его пытается, сам на киевский престол метит. Неизвестно, как-то еще обернется…