Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С одной из сочувствующих одногруппниц она научилась курить — втихую, в универовском женском туалете. И курить именно ментоловые — их запах был не таким характерным, а в сочетании с духами и мятной жвачкой почти не обнаруживался мамой. После какой-нибудь очередной телефонной истерики Сергея Марина втягивала в легкие порцию никотина — и чувствовала, как руки начинают меньше дрожать и как проясняется издерганное, балансирующее на грани срыва сознание.
Она редко попадала на сабантуи однокурсников (позже очень жалела об этом — столь легендарная и всеми так воспеваемая студенческая жизнь практически прошла мимо), ведь Сергей в связи с этим мог придумать себе все, что угодно. Но несколько раз ее угораздило затесаться в веселую компанию — там она первый раз поняла, какое блаженное забвение может приносить алкоголь.
А Сергей изводил ее: то тягостным чувством вины, которое он замечательно умел пробуждать, то жалостью, вызывать которую к себе он умел не хуже. Он постоянно требовал внимания. Но при этом то нестерпимо сильно желал видеть Марину именно тогда, когда ей это было неудобно, то жестоко отталкивал ее, сходившую с ума от страха за него и стремления помочь, облегчить и разделить его боль и страдания.
Марина вымоталась. Ей казалось, что это продолжается целую вечность. Она ощущала себя древней старухой, а не юной двадцатилетней девушкой. Жизнь виделась прожитой, вымученной и подходящей к концу. В душе она смеялась над словами всех доброхотов о том, что у нее еще все впереди и она только начинает жить. Что они знали? За несколько — неужели несколько? — лет она хлебнула страха и боли и в таких масштабах, в каких они и представить себе не могли. Ну, раз говорили такое…
А потом у Марины просто кончились силы. Вообще. Все.
В один прекрасный день она осознала себя роботом, который зачем-то встает каждое утро, заваривает чай с сахаром, идет в универ, общается с людьми, не чувствуя при этом ничего — просто потому, что они хотели, чтобы она общалась, получает хорошие оценки — просто потому, что так по какой-то причине нужно делать. А еще спасает какого-то парня, который не хочет жить.
Зачем? Он ведь этого не хочет!
Одним из излюбленных развлечений Сергея было пропадать на время. Скинув перед этим двусмысленную смску или ляпнув что-то тревожащее на словах. Марина несколько лет подряд в таких случаях начинала впадать в панику, дозваниваться ему по всем телефонам (которые он, естественно, не брал), связываться с его родителями (которые не проявляли к происходящему особого интереса), бегать по ночному городу в невозможной надежде случайно найти его — живого или мертвого.
Позже он, само собой, возникал и, как ни в чем не бывало, позволял успевшей уже к тому времени смириться с его потерей Марине утешить его в очередной депрессии, сухо, со взглядом, сфокусированным в одной точке, пересказывая подробности многочасового сидения на перилах моста или лежания на железнодорожных рельсах.
Этот случай был одним из таких. Сергей исчез — в который уже раз. А Марина поняла, что ей все равно. Больше того — она даже хочет, чтобы он наконец совершил то, чего желал так долго. Тогда она бы похоронила его, оплакала, как положено, — и зажила спокойно, зная наверняка его судьбу и не метаясь больше на зыбкой грани неизвестности.
Она не стала искать его. А когда он сам попытался выйти на связь, просто не брала трубку и не отвечала на сообщения.
Сергей не успокоился. Он стал подкарауливать ее возле универа (сам он уже выпустился к тому времени) или возле дома, то устраивая показательные выступления с признаниями в любви и давлением на жалость, то обвиняя ее в сухости, черствости и бессердечности и грозя — о, да, конечно, как без этого?! — покончить с собой.
А Марине было плевать. Она начала высмеивать его. Сначала — осторожно, неумеючи, а после — зло и изощренно, мстя за все свои страхи и боль. С каждым таким инцидентом она заходила все дальше и каждый раз убеждалась: Сергей ничего не делал с собой. А если и делал, то так, чтобы непременно оказаться обнаруженным и спасенным.
Теперь, уже будучи взрослой женщиной, она понимала, как тонка была грань в ее экспериментах между притворными попытками суицида и любой случайностью, которая могла привести к настоящей смерти. Теперь — она стыдилась этого. Теперь — но не тогда, будучи юной, глупой, обиженной девчонкой.
В итоге Сергей отступил, оставил ее в покое. А Марина на пятом году обучения поняла наконец, как здорово общаться, дружить с ровесниками, развлекаться — ярко, непринужденно и беззаботно, как это умеют делать студенты.
Несколько ее однокурсников увлекались туризмом. Это было ново и интересно для нее. Она приобрела палатку, спальник, пенку и походный рюкзак. И однажды ранней весной, когда на деревьях только начинали распускаться почки, а сквозь жухлый бурый опад тянулись вверх, к солнцу, тонкие, но такие яркие после зимы первоцветы, когда с утра все вокруг бело было от инея, дыхание вырывалось изо рта облачком пара, а в палатке было настолько холодно, что невозможно ни спать, ни даже просто находиться, Марина сидела на бревне, закутанная во все теплое, что у нее имелось, и пошевеливала длинной палкой занимавшийся костер. Она вдыхала терпкий дым полной грудью и смотрела на небо, такое по-особенному голубое. И наслаждалась новым, непривычным для нее ощущением: ощущением того, что она не робот, а человек. Ощущением себя живой!
Самым забавным во всей этой истории было то, что Сергей до сих пор жил и здравствовал. Он даже умудрился жениться и завести ребенка. Развелся, впрочем, спустя несколько лет после свадьбы. Но факт оставался фактом: ничегошеньки с ним не случилось!
Нет, после отношений с Сергеем она не запрещала себе влюбляться, она просто утратила