Внешне Марина, конечно, старалась соответствовать. Одевалась по-офисному, с требуемыми лоском и изяществом, изменив своим любимым джинсам, в которых так удобно было отираться по милицейским участкам и психиатрическим отделениям. Стала ходить к парикмахеру в два раза чаще, чем раньше, чтобы обновить мелирование на своих русых волосах. Научилась подбирать тени, сочетавшиеся со светло-карим цветом ее глаз. Регулярно делала маникюр. Мама, приехавшая погостить на недельку в конце января, сказала, что ее задиристая дочка стала наконец-то настоящей женщиной. «Или просто постарела», — отшутилась тогда Марина.

Но внешность не заменяла внутреннего содержания. Нет, сотрудники «Шарма» не были плохими людьми — они просто были другого сорта, не того, что ее коллеги по «Комсомолке», и не того, что сама Марина. Ей было не слишком комфортно с ними, и, вероятно, это чувство было обоюдным.

— А ты не пробовала… книги писать? — поинтересовался вдруг Артем.

— Что? — удивилась Марина.

— Книги, — повторил он. — Детективы, например. Ты же наверняка знаешь кучу интересных и запутанных историй. Ты можешь их перенести на бумагу. Или куда там правильно переносить?..

Марина смущенно закусила губу. Да, она действительно знала кучу историй: и тех, что находили отражение в ее статьях, и тех, что были в работе у ее бывших коллег, и даже тех, о которых она слышала мимоходом в инстанциях, пороги которых ей приходилось обивать, проводя журналистские расследования. Больше того, ее собственные истории частенько сами по себе рождались в голове, выстраиваясь в сложно закрученные сюжеты. Но вот писать что-то, кроме газетно-журнальных статей, она не пыталась. Слишком прочно сидела где-то внутри неуверенность в собственных силах на этой стезе, посеянная и взращенная еще в далекой юности Сергеем.

— Вряд ли у меня получится, — честно сказала она Артему.

— Ты же такие статьи пишешь! — возразил он. — У тебя замечательный стиль!

— Статьи статьями, — вздохнула Марина. — А художественный текст — это совершенно другой коленкор. Да и вообще, на книгах сейчас не заработаешь. Чтобы они приносили доход, нужно немало вложиться в пиар. Или становиться литературным негром и писать для более известных авторов.

— А ты просто попробуй, — терпеливо предложил Артем. — Не ради денег — ради себя. Найдешь себе отдушину, и в жизни станет легче. — Марине показалось, что в последнюю фразу он вложил не только касаемый ее литературных талантов смысл.

Несколько дней она мучила себя сомнениями, маялась, не зная, с чего начать и стоит ли вообще начинать. А потом просто решительно выдохнула, открыла на компьютере новый текстовый документ и взялась за работу.

— А знаешь, Маруся, я ведь тебя действительно любил, — напустив на себя трагический вид, произнес Александр.

Марина сидела на столешнице кухонного комода, опираясь спиной о навесной шкафчик, и не без удовлетворения отмечала, какие тоскливые взгляды бросал сидящий за обеденным столом бывший редактор на ее одетые в короткие домашние шорты ноги, находившиеся на уровне его глаз.

— Догадываюсь, — пожала плечами она. — Признаниями в любви ты никогда не пренебрегал.

Это было правдой: те самые «три заветных слова» он говорил ей часто и охотно на протяжении всех их отношений. И другим своим женщинам — тоже говорил, Марина была уверена в этом. Для Александра вообще признания в любви были неким доступным способом произвести на даму впечатление, наподобие комплиментов глазам или улыбке — стандартным составляющим обыденного съема.

— Нет, — мотнул он головой. — Ты не поняла. Я не просто слова имел в виду, а чувства.

Марина рассмеялась. Вот так легко и непринужденно он взял и подтвердил все ее предположения на свой счет.

— Ты стал такой романтичный после того, как я ушла от тебя, — усмехнулась она и, сделав долгую затяжку, сбросила в пепельницу выгоревшую часть сигареты. — Что ж ты на мне не женился, раз говоришь, что любил? — поддела она. После своего дня рождения Александр нет-нет да и начинал ударяться в расписывание трагичности собственного бессемейного бытия.

Он отхлебнул шампанского из своего бокала и одарил Марину долгим взглядом, явно решая: продолжить заигрывания или зло ответить на ее подкол.

— А ты, Маруся, знаешь ли, не из тех женщин, на которых тянет жениться, — с особым удовольствием растягивая слова, произнес он. Значит, все-таки выбрал второй вариант.

— Вот как! — Марина приподняла брови. — И почему же?

Александра она знала хорошо — даже слишком. И к его подлянкам привыкла. Своим видом она не выказала ни намека на то, что он хоть сколько-то задел ее своими словами. Но маленький болезненный червячок все же шевельнулся внутри.

— Да ты же бой-баба! — заявил Александр. — Нет, это хорошо, конечно, в карьере. И в журналистике — в частности. Но для семьи — нужны уют и душевная теплота. А к тебе вечно не знаешь, на какой козе подъехать. Да что там? Ты даже готовить не умеешь!

Насчет последнего Александр ошибался. Марина умела готовить. Не ресторанное меню, конечно, но обычные простенькие блюда — умела. Только вот никогда не делала этого для Александра. Для себя, впрочем, она тоже готовила не слишком часто, пока работала в криминальной хронике, — тогда и без этого хватало забот и беготни, а перекусывать приходилось то в кафе или столовых, а то и вовсе на ходу, купленным на какой-нибудь остановке фастфудом. Но с переходом в женский журнал жизнь стала более размеренной, и Марина все чаще баловала себя домашней пищей.

Касательно прочего Александр был, может, и прав. Но, ставя характер Марины ей же в претензию, он и по сей день не пытался найти себе «правильную» женщину для создания семьи.

— А знаешь что, Саша, — Марина постаралась в своем голосе изобразить его недавние интонации, — любовник из тебя всегда был так себе! Не в постели — а в твоем отношении ко мне. А друг из тебя сейчас — и вовсе дерьмовый! — Уверенным жестом она затушила окурок в пепельнице.

Александр состроил обиженное лицо и вылил остатки шампанского из бутылки к себе в бокал. И смолчал, через несколько минут переведя тему.

Никита работал в отделе маркетинга и был на год с небольшим младше Марины. Он от души смеялся над ее едкими и грубоватыми шуточками, в то время как остальные коллеги строили высокомерные лица и всячески выражали свое «фи» в рамках светской культуры и лучшего воспитания. Со временем он