Рамин подходит к Исааку, у него в руке таракан. Исаак видит, как шевелятся коричневые усики-антенны.

— Убери его! — злобно кричит Исаак, он и сам не ожидал, что так рассердится.

Рамин отходит, разжимает кулак. Таракан падает на пол и мигом скрывается из виду.

— Простите, — извиняется Рамин. — Это я так, дурака валял.

Он садится на свой матрас, подтягивает ноги к груди — вычищает грязь между пальцев. Исаак с трудом сдерживается — до чего же отвратительные манеры у парня, но тут же спохватывается: Рамин ведь не сын ему и не обязан его слушаться. Здесь они на равных, и начальники над ними тюремщики. Проходит немного времени и Рамин запевает песню: он поет о любви, эту песню напевала Фарназ, иногда под душем, иногда за мытьем посуды. Исаак поражается низкому, чистому голосу парня. Он и подумать не мог, что Рамин способен так прекрасно петь. Исаак закрывает глаза и слушает. Если ему суждено окончить дни здесь, хорошо бы напоследок услышать голос этого парня.

За дверью раздается лязг ключей. Дверь открывается.

— Эй, ты, заткнись! — орет охранник. — Петь не положено. — Взгляд его падает на Исаака. — Брат Амин, следуй за мной.

Исаак заставляет себя сесть. Расправляет носок, натягивает его.

— Брат, к чему все эти церемонии, — говорит охранник. — Ботинки с носками тебе не понадобятся, иди за мной.

Исаак встает, босую ногу холодит пол.

— Не волнуйтесь, — шепчет Мехди. — Похоже, вас поведут на допрос.

Уже выходя из камеры, Исаак слышит, как Мехди напутствует его:

— Да пребудет с тобой Господь.

* * *

Исаака приводят в ту же комнату, где его допрашивали недели три назад. За столом сидит человек в маске. Подойдя ближе, Исаак понимает, что это Мохсен — у человека в маске на правой руке отсутствует указательный палец.

— Тебе знакома организация Моссад? — спрашивает Мохсен, даже не дав Исааку сесть.

Опять они за свое? Исаак решает проявить твердость.

— Нет, брат, не знакома.

— Разве? В прошлый раз ты говорил, что знакома.

— Возможно, я сказал, что слышал о них.

— Ты что, спорить со мной вздумал?

— Нет-нет, брат. Просто поясняю. Наверняка вы меня не так поняли и…

Мохсен отбрасывает папку, встает.

— Нет, дорогой мой брат, это ты нас не так понял: ты думаешь, что это игра.

— Да нет, я…

— Тогда как ты объяснишь свою поездку в Израиль?

— Я же говорил вам, брат, у меня там родственники. Я навещал их.

— Послушай, шише-йе омрето нашкон — не разбивай зеркало своей жизни. Признайся, что ты сионистский шпион!

Перед мысленным взором Исаака встают израненные ноги Мехди. Что это, сейчас начнется нечто ужасное?

— Мы тебя раздавим — ты что, мне не веришь? Ты попался. Так что не запирайся.

— Но, брат, я не связан ни с какими политическими организациями. Как я могу признаться в том, чего не было?

— У тебя есть свидетели, которые могут подтвердить, что ты не шпион?

Логика сумасшедшего. Однако Исаак не решается спорить. Если прибегнуть к методу Мохсена и спросить, существуют ли свидетели, которые могут подтвердить, что он, Исаак, шпион, будет только хуже. С другой стороны, если сказать: множество людей может подтвердить, что он далек от политики, он навлечет на них беду.

— Брат, — отвечает Исаак, — я человек простой. Помимо работы да семьи ничем не интересуюсь.

— Простой? — усмехается Мохсен. — По-видимому, выявить все твои банковские счета тоже очень просто? Так вот, мне пришлось изрядно попотеть. Переводы из этого банка в тот, списания со счетов… Знаешь, простому человеку все эти операции в голове не удержать.

— В делах я понимаю, что да, то да. Но…

— Послушай! — Мохсен переходит на крик. — Мы выбьем из тебя показания, так или иначе. Лучше признайся сразу — и делу конец. — Мохсен перегибается через стол, его закрытое маской лицо совсем близко. Левый глаз у него светло-карий, чуть светлее правого, белки — желтушные.

— Нам известно о тебе все. Вплоть до того, сколько огурцов ты съедаешь, — шипит Мохсен. — У нас есть информатор.

Исаак гадает: неужели у них и впрямь есть осведомитель. Кто же это — сосед? Один из его работников? А ведь его брата Джавада могли арестовать, приходит ему в голову, а Джавад тот еще болтун, он запросто мог ляпнуть лишнее. Не исключено, что и зять Кейван уже в тюрьме — одни связи его отца чего стоят. Кейван — человек хороший, но это в условиях благополучной, безбедной жизни. А вот в состоянии ли он перенести боль: не исключено, что ради собственного спасения он подтвердит что угодно. А Фарназ? Если жена и правда в женском отделении, выдержит ли она? При мысли об этом Исаак испытывает чувство вины. Ему всегда казалось, что вернее всего любовь поверяется желанием умереть за любимого. Он задается вопросом, готов ли он умереть за Фарназ. И чувствует, что да, готов. Но кто знает, готова ли Фарназ умереть за него?

— Ну так что? — гнет свое Мохсен.

— Брат, клянусь…

— Не хотелось бы доводить дело до этого, но ты сам виноват… — говорит Мохсен. Вынимает из нагрудного кармана пачку сигарет, вставляет сигарету в рот, пачку бросает на стол.

— Бери, — предлагает он Исааку и подносит желтую зажигалку к сигарете. — Неизвестно, сколько еще мы здесь проторчим.

Исаак вытаскивает сигарету из пачки. Подносит ее к губам — ждет, что Мохсен даст ему прикурить. Однако тот не протягивает зажигалку, и Исаак кладет сигарету на стол. Чувствует он себя при этом глупо.

— Что такое? — выдыхает дым Мохсен.

— Мне… мне нужна зажигалка.

— Что ж не попросишь, брат? — Мохсен подходит к Исааку. — Вот и я от тебя того же хочу. Я прошу тебя кое о чем и хочу получить это, не затрачивая лишних усилий.

Исаак кивает, снова берет сигарету. Что это, игра? Предчувствия у него самые дурные, но он отгоняет их. Теперь Мохсен придвигается к Исааку, останавливается он только, когда оранжевый кончик его сигареты упирается в щеку Исаака. Исаак вскрикивает, роняет незажженную сигарету на пол.

Мохсен отстраняется, выдыхает дым, Исаака окутывает густое облако — дым жжет кожу — ощущение такое, будто ее продырявили насквозь.

— Видишь, брат, на что ты меня вынуждаешь? — говорит Мохсен. — А ну, признавайся, би педар-о мадар — ты, ублюдок, шпион! Говори! — Он хватает Исаака за руку, выворачивает и прижигает ладонь сигаретой с такой силой, будто давит насекомое. — Ты, ничтожество! Слышишь? — Он снова подносит ко рту сигарету, закуривает, рвет на Исааке рубашку и тушит сигарету о его грудь. Исааку трудно дышать, его корчит от боли.

Удар в живот сбрасывает его на пол. На правый глаз приземляется смачный плевок, но у Исаака нет сил утереться. Плевок медленно сползает по лицу, стекая через переносицу, левый глаз на бетонный пол.