Поняв бесполезность дальнейших споров с воеводой, кесарь заторопился в Серры, где Углеша способен предоставить в его распоряжение в любой момент до полутысячи конников. Однако Углеша, трезво оценив ситуацию, уговорил Воихну оставить Кантакузина в покое.

11

— Сербы! Сербы! Спасайся, кто может! По коням!

Крики, вой и конский топот разбудили забывшегося лишь перед самым рассветом Матвея Кантакузина. Он вскочил и схватился за саблю. В этот момент в шатер вбежал стратиг Мануил.

— Что случилось? — встревоженно посмотрел на него бывший басилевс-соправитель Восточной Римской империи.

— На горизонте показалась конница. Османы вопят, что это сербы. Наши ратники поддались панике и бросились врассыпную…

— Как?! — Кантакузин рванулся к выходу, едва не сбив при этом Мануила с ног.

Ошалевшие, напуганные всадники метались в разные стороны, бросались в реку, мчались к лесу и один за другим исчезали. И только сотня дружинников адрианопольского правителя, оседлав коней, хмуро стояла несколько в стороне от шатра, ожидая приказаний своего господина. Матвей глянул в ту сторону, куда ему указал вышедший вслед за ним Мануил. Там, не спеша, обвешанные награбленной добычей, возвращались акинджии, покинувшие Кантакузина сутки назад ради грабежа мирных поселений. Когда же эти добытчики, так напугавшие своих сотоварищей, заметили мчавшуюся конную массу, они, в свою очередь, тоже решили, что это сербское войско намеревается окружить их и уничтожить. Бросив часть своего богатства, чтобы облегчить лошадей, добытчики повернули назад и, лупя каблуками в лошадиные бока, понеслись, нагоняя страх своими зверскими лицами на жителей окрестных сел, которые, покинув родные очаги, устремились под защиту крепостных стен Филипп. От всего этого бешеного топота содрогнулась земля.

Кантакузин с окаменевшим лицом долго смотрел вслед покинувшему его войску. Затем медленно повернулся к востоку, где багрово-пунцовый диск солнца начал покрываться медью, чтобы потом залить землю жаром своего золота, и опустился на колени. Прикрыв глаза, он молча перекрестился несколько раз и пал ниц, целуя землю; его широкие плечи содрогались не то от плача, не то от утренней прохлады. Дружинники хмуро следили за каждым его движением. Они тоже чувствовали, что это конец.

Властелин Гойко, владевший окрестными селами, быстро оценил создавшуюся ситуацию. Он понял, что османы чем-то смертельно напуганы и стремятся во всю прыть вырваться из этих мест. Собрав оставшихся себров[12] и посадив их на коней, он бросился в погоню, вполне положившись на поговорку — у страха глаза велики. И верно, удиравшим османам небольшой отряд властелина Гойко показался целым преследующим их войском.

Кантакузин встал на ноги, взглянул на своего слугу Гавроса, и тот молча подвел ему коня. И только когда Кантакузин удобно уселся в седле, он посмотрел на своих сотоварищей.

— У нас есть единственный шанс спастись — это как можно быстрее покинуть эту землю, ибо сербы не оставят нас в покое. Если мы до сумерек успеем добраться до Филипп с тем, чтобы ночью пройти эти проклятые ущелья, мы будем спасены.

Кантакузин тронул коня, и сотня потянулась за ним, держа путь к Филиппам.

Византиец верно заметил, что сербы не оставят их в покое. В течение нескольких часов еще двое мелких властелинов последовали примеру Гойко и со своими небольшими отрядами начали наскакивать на бегущее войско. Кантакузину приходилось замедлять темп отступления и ввязываться в мелкие стычки с наседавшими сербами, отгоняя их назад и почти без передышки скача вперед. Вскоре и жители Филипп присоединились к се брам, с особым удовольствием мстя османам за то, что те всего несколько дней назад ограбили и сожгли город и окрестности. И в данном случае не играло никакой роли то, что преследовали они греков, таких же, кстати, как и сами жители Филипп.

Вот уже впереди замаячили стены и башни Филипп. Построенные еще древними римлянами, Филиппы занимали исключительно важное положение, практически контролируя переход из Серрской области во Фракию. Расположенный у подножья Пангайской горы, город с одной стороны был окружен глубокими ущельями и крутыми, неприступными скалами, а с другой — болотами и топями, покрытыми высокими травами и камышами, которые тоже весьма затрудняли проход. Между крепостью и болотом и находился тот узкий ущельный проход, который нужно было преодолеть Кантакузину, чтобы чувствовать себя в безопасности. Но именно его уже успели перекрыть филиппцы, выдерживая остервенелые наскоки акинджиев.

Кантакузин остановился, всматриваясь вдаль.

— Туда нам дороги нет. Разве что искать свое спасение в болоте.

Стратиг Мануил согласно кивнул.

— За нами погоня, басилевс, — крикнул один из дружинников.

Матвей с Мануилом оглянулись. Теперь уже сомнений быть не могло — это сербы. И их силы намного превосходят отряд Кантакузина. К тому же его воины устали. Принимать бой было бессмысленно.

— Вперед! Вперед! Наше спасенье в ногах наших коней!

Это был последний приказ Матвея Кантакузина. Сербские всадники с каждой минутой приближались к ним. А впереди ожили и стены крепости: жители Филипп закрыли ворота и взошли на стены. Когда же всадники Кантакузина приблизились, десятки стрел, словно пчелиные жала, вонзились одновременно в человеческие и конские тела. Лучники опустили свои луки, лишь когда приблизилась сербская конница. Но тогда уже луки и не нужны были: тогда в дело вступили острые сабли и булавы с шестоперами. Кантакузин, окруженный двумя слугами — Кипарисиотом и Гавросом, — мчался вперед, уже не оглядываясь по сторонам. Для него сейчас было важнее спасти свою жизнь. И все бы ничего, да силы коня оказались не беспредельны — не выдержав этой бешеной скачки, конь пал. Выброшенный из седла с огромной силой через голову коня, Кантакузин на несколько мгновений потерял сознание. Тут же стрела вонзилась в живот Гавроса. Кипарисиот осадил своего взмыленного коня, спешился и оказался близ господина как раз в тот момент, когда Кантакузин открыл глаза.

— Господин, бери моего коня.

Матвей вскочил в седло и уже на полном скаку крикнул.

— Спасибо, Кипарисиот.

Но слуге уже не нужна была благодарность господина, он упал замертво, сраженный саблей подоспевшего сербского конника. Заинтересовавшись богатыми одеяниями слуг Кантакузина, сербы спешились и. подошли к лежавшему со стрелой в животе Гавросу.

— Не иначе сам Кантакузин, — бросил один.

— Эх, кабы его в лицо знать, — невысокий светловолосый серб подошел к Гавросу и выдернул из его живота стрелу.

Почувствовав минутное облегчение, Гаврос открыл глаза.

— Кантакузин небось отсюда уже далече, — добавил третий.

Поле было чистым: ни османов, ни преследующих их сербов уже не было видно, они оказались где-то в стороне. И только какой-то одинокий всадник скакал на расстоянии двух полетов стрел.