война – несостоявшаяся. Да и какая радость калечить этих пацанов. Конечно, недомерку и чернявому вложить ума не мешало бы – этих уговорами не проймешь. А вот десантник Андрюха – вполне симпатичный парень. Даже засмущался – неловко стало, что не вспомнил корефана...

– Я, между прочим, присутствовал на том спектакле, что ты разыграл полчаса назад, – сказал Рощин, когда Максим вернулся с пробежки. – Не в первом ряду сидел, правда – у себя во дворе был. Почти ничего не слышал, далеко все-таки, но суть уловил. Ты молодец, Максим. Нашел выход, достойный настоящего бойца.

– Другого-то выхода, по сути, и не было, – Максиму похвала, конечно, была приятна, но если подумать, то другого выхода у него на самом деле не было: ввяжись он в драку, на другой день ему пришлось бы уехать отсюда...

– Это верно. А как со встречей с Коршуновым? Может, тоже найдешь похожий выход?

Максим вскинулся, как от удара.

– Нет, здесь бой неизбежен. И это – тоже единственный выход. Другого я не вижу. И думаю, что к этому бою я готов.

– Морально – да, это я вижу. А вот физически... Не мешало бы еще пару месяцев потренироваться. Но мне неясно, как ты представляешь себе организацию этого боя и какие ставишь себе цели. Встретиться на официальных соревнованиях и выиграть по очкам? – Рощин знал, что Максим, как одержимый, нацелен на другое. И уговоры здесь не помогут. Копье, летящее в цель, нельзя остановить словами, нельзя отвернуть заклинаниями. Парнем движет древний закон справедливости – око за око, зуб за зуб. Смерть за смерть. И он не успокоится, пока этот поединок не состоится, это Рощин понял отчетливо – он не раз пытался прощупать намерения Максима, а тот уходил от разговора. Но дальше тянуть нельзя, нужна ясность. Надо растормошить парня, спровоцировать на откровенность. – Тебя устроит выигрыш по очкам?

– Нет.

– Ты хочешь его убить?

– Хочу. Знаю, что это не по-спортивному, а все равно хочу. Но если будет честный поединок, то моя цель будет не умышленное убийство...

– Ты не знаешь, какова будет его цель.

– Знаю. Мой труп. И если он пойдет на грязные штуки, я в благородство играть не буду. Его надо будет остановить, и я его остановлю. И если мне удастся его свалить – не убить, просто унизить, лишить воли и способности к сопротивлению, сломить его злой кураж – моя цель будет достигнута. У него больше не хватит духу убивать...

Максим замолчал, и Рощин не прерывал это молчание с минуту. Насчет того, что потерпевший поражение Илья поведет себя по-спортивному, он сильно сомневался, но сказать это вслух – значит высказать еще одну заповедь, основанную на древнем понимании справедливости: если враг вышел тебя убивать, убей его раньше...

– А где же состоится этот бой? Это будут официальные соревнования?

– Еще не знаю. Я в курсе того, что устраивается по линии федерации карате. Там сейчас идут разговоры о предстоящих соревнованиях высокого уровня с участием Коршунова. Он сам, говорят, основной спонсор, вернее, не он, а клуб Тенгиза Прангишвили. Но там все схвачено людьми Тенгиза. Кто с кем встречается, уже расписано – колода участников в Тенгизовых руках, он тасует ее, как хочет, и игра пойдет по тому пасьянсу, который он разложит. В смысле, кто под кого будет ложиться. Короче, это не спорт, а какая-то шулерская политика. Мне в этом пасьянсе места нет. Нет и не надо.

– Что же тогда остается?

– Есть одна мысль... Я, чтобы понаблюдать за Коршуновым на тренировках, несколько раз приходил в Тенгизов клуб. Дорого, правда, но хотелось посмотреть. Тренировки очень впечатляют. Надо сказать, там готовят костоломов для боев без правил, причем готовят серьезно. Элиту, между прочим, тренирует сам Коршунов. Сам он как бы играющий тренер, участвует в спаррингах и работает предельно жестко.

– Ты хочешь встретиться с ним на тренировке?

– Нет. Не та атмосфера. Там изредка бывает другое – Тенгиз устраивает что-то вроде отборочных турниров. Чтобы оценить бойцов, как он говорит, по гамбургскому счету. Это значит, что участвуют лучшие из лучших, бои идут под наблюдением самых авторитетных профессионалов. Конечно, никакой публики, никакой прессы, никакого бардака в смысле пьянки, девочек и тому подобного. Обстановка деловая – собираются профессионалы, которые уважают свой профессионализм. Бои идут с соблюдением правил, без поддавков, и если кто-то побит – его числят побитым, усрался – его считают засранцем. Попался на подлянке – значит, среди своих его будут держать за подлеца. Это как надпись на лбу, как паспорт с печатью.

– Да, я знаю. Тенгиз хочет знать настоящую цену товару, за который ему приходится платить, – вот и завел такие порядки. Он не дурак, Тенгиз. Что ж, по гамбургскому счету – это, пожалуй, не худший вариант. И... Нет, давай я лучше расскажу тебе одну старую легенду. Я услышал ее от того парня, у которого была книга о ниндзя – помнишь, я тебе говорил о ней. Парень говорил, что это – быль, а не легенда. Наверное, в ее основе было реальное происшествие. Но история эта несет в себе такой глубокий философский смысл, что исторические частности отступают на задний план. Давай считать, что это все же легенда.

Это легенда о добре и зле. О том, что не всегда очевидна грань между добром и злом... Часто добро, казалось бы неоспоримое добро, становится злом. Зло же... Оставаясь по форме злом, оно по сути своей становится добром.

Максим слушал наставника не перебивая, затаив дыхание. Добро становится злом, а зло превращается в добро... Чудно. Что ж, на то они и ниндзя...

– Вот слушай. В давние времена японские феодалы постоянно вели между собой кровавые войны. Одни содержали многочисленные дружины самураев, другие вербовали целые банды разбойников, и обязательными участниками всех феодальных войн были бойцы различных кланов ниндзя, которые как могли противостояли феодалам. И часто небезуспешно...

– ...Я последний раз спрашиваю, где прячется подлый ниндзя? Последний, ты понял?

Пожилой крестьянин, стоявший на коленях перед молодым самураем, молчал, точно не слышал его вопроса.

– Господин! – К ногам самурая бросилась совсем юная девушка. – Мой отец не может ответить, на прошлой неделе твои люди вырвали ему язык!

– Вырвали язык? – лицо самурая тронула усмешка. – Должно быть, твой отец давно помогает этим подлым, грязным ниндзя! Что ж – не может говорить, пусть напишет, а если неграмотен – пусть нарисует!

Оруженосец самурая подал старику тонкий ореховый прутик. Теперь крестьянин мог начертить что-либо на песке, но он не торопился делать и этого. Молодой