я остаюсь в тени. На мне правовые вопросы, бухгалтерия, ну, там всякие теневые дела, опять же с ментами завязки... А как мы Тенгиза... проводим, – чуть помолчав, продолжил Сеня, – разберемся с акциями. Тенгизову долю, я думаю, пополам. Это честно и справедливо. А?

– Я тоже за то, чтобы честно и справедливо. Только так. Но с этим сейчас рано, даже как-то неэтично заранее расписывать. Сейчас надо два дела делать, не откладывая. Первое – разобраться в юридической стороне, ну, там имущественные права Тенгиза, обязательства, долги, договора, вдруг какие наследники неожиданные. Тут все надо подработать, чтобы потом не было сюрпризов и потерь. Как подработаешь, мы с тобой все обсудим, чтобы я тоже был в курсе. Ну, а второе дело – это подготовить Тенгизу достойные проводы, чтобы комар носа... Первое дело – твое, второе – мое. Серого привлекать не будем, ты и я. Лады?

– Вот! Это конкретно! Конечно, лады! Я уже начал тут кое-что выяснять. С недвижимостью дела обстоят так...

Реабилитационный комплекс в клубе у Тенгиза был лучшим в столице. Сауна, русская баня, турецкая баня, массажные кабинеты, солярий, кабинеты спортивной медицины и лечебной физкультуры, физиотерапия и цветомузыка, экстрасенсы и психологи...

Любимым аттракционом шефа была простая русская баня. Впрочем, на самом деле далеко не простая – парилка отделана специально заготовленной в Финляндии древесиной, пар выдается дозированно, с эвкалиптовой отдушкой, с регулируемой температурой и влажностью, два бассейна позади парилки – с теплой и с холодной водой – снабжены шведским гидромассажным оборудованием... Да что говорить – в эти многокомнатные апартаменты не стыдно было бы приглашать первых лиц государства, крупнейших олигархов и самых авторитетных лидеров преступного мира. Но приглашались только самые близкие, можно сказать, интимно родные. Если не по крови, то по духу. Поэтому первых лиц и олигархов эти стены пока не видели, а вот телеса авторитетов всероссийского уровня не раз попирали драгоценную древесину полков в этой уникальной парилке. Не раз, но и не многократно – Тенгиз устраивал банные удовольствия нечасто, чтобы не обесценить этот свой самый заветный аттракцион. Но сам посещал его регулярно, раз в неделю – чаще врачи не рекомендовали, сердце было уже не то, что в молодости.

На этот раз в парилке были втроем – Тенгиз, Илья и Сеня, банщика отпустили, чтобы разговаривать без оглядки. День был особый – утром удалось завершить многоходовую комбинацию по переводу в офшорный банк нескольких миллионов баксов, не упомянутых в налоговых декларациях, поэтому банный сеанс решили, в нарушение установленного Тенгизом правила, совместить с обмывкой финансового рекорда. Тенгиз и Сеня продвинулись уже далеко – пару раз посидели в парилке и довольно много раз приняли по дозе коллекционного коньяку, прекрасно способствующего приятному расслаблению мышц и мозгов. Илья присоединился к ним намного позже – задержался на тренировке.

– Ну что, как там парок? Пошли, погреемся, я вот свежие веники прихватил!

– Да вроде мне это... Типа... хватит. – Тенгизу было предельно хорошо в простыне на диване, с бокалом боржоми в руке – коньяк уже не шел.

– Пошли, пошли, я такой массажик сделаю!

– Ну ладно, последний разок, слегка... Сеня, дай руку!

– Ну хорош, выше я не пойду.

– Ничего-ничего, давай, в последний разок-то...

– Ты что... Куда ты меня тянешь... Пусти, бля! Я не хочу!

Пока Илья втаскивал многопудовую тушу Тенгиза на верхний полок, Сеня до отказа открыл форсунку, вбрасывающую удушливый, предельно влажный пар. Тенгиз, выпучив глаза и часто, как собака, дыша открытым ртом, бессильно отбивался от Ильи, намертво прижавшего своего босса к полку. Тенгиза вырвало, красное лицо его стало темно-фиолетовым, он уже понял, что€ происходит...

Этот нищий пацан, которого он пригрел и вывел в люди... Которого он спас тогда от «вышки»... Они заодно с Сенькой. Но Сенька – холуй, а этот... Самый ведь близкий! Он ему верил как сыну, а сейчас эта сука ухмыляется ему в лицо... Просить пощады бесполезно, кричать – нет сил...

– Сука! – хрипел Тенгиз. – Будь проклят навек! Мразь! Пусти, я сам умру...

– Конечно, умрешь, кто же спорит. – Илья был совершенно спокоен, деловит, расслаблен. – Не обижайся, дарагой, ты стал мешать. Пользы нет, а тень бросаешь. Это плохо, согласись...

С интересом глядя Тенгизу в глаза, уже подернутые пеленой, слушая прерываемые икотой проклятия, Илья медленно вдавливал кулак Тенгизу под ребра, как будто старался проткнуть диафрагму и раздавить сердце. Сквозь веник, подложенный под кулак, он ощутил, как сердце забилось быстро, затрепыхалось, потом толчки стали реже. Потом их не стало вовсе.

– Отдыхай, дорогой.

– Ну все, пошли отсюда, скорее... – бледный Сеня, стоя за спиной Ильи, из последних сил боролся с тошнотой.

– Ты чего трясешься? Не знал, на что идешь? Пошли в салон, проиграем в деталях, что говорить об этом деле будем. Любопытных будет много, вопросов – еще больше.

В салоне, отделенном от парилки облицованной мрамором душевой, Илья усадил дрожащего Сеню в кресло, набросил на него простыню, попросил налить по бокалу коньяку, сам пить не стал, заставил Сеню выпить оба.

– Ну вот, теперь ты снова человек. Этот коньяк, армянский «Двин» – лучший в мире. Его, между прочим, Тенгизу его приятель присылает с нарочным по ящику в месяц, как когда-то Сталин – Черчиллю. Знаешь эту историю? – Илья не умолкал ни на минуту, не давая Сене времени на самостоятельные мысли. – Бумага есть? Нет? А ручка, карандаш? Есть? Давай, а вместо бумаги вот эта обертка сойдет. Пиши, что будем говорить. Запомни, мы должны всем говорить одно и то же. Будем врать вразнобой – нам хана. Начнут копать, ловить на слове... Затаскают. Пиши: «Случилось ужасное. Я никогда не прощу себе этого. Он был мне как отец. А я позволил ему напиться и пустил пар на всю катушку. Сам пьяный был. Потом ему стало плохо, и я побежал набрать в таз холодной воды. Уронил, налил еще раз, поднялся к нему на полок...» Написал? Не выводи особенно, это же мы для себя... Пиши дальше. «Он сердечник, и я вылил воду ему на грудь против сердца. Потом принес еще тазик, а он уже не дышит. И пульса нет. Я сделал все, что мог. Но все равно мне нет прощенья, его друзья меня достанут...»

– Постой, Илья, давай напишем про тебя. А то все так, как будто я один...

– Ты что, тебе про меня говорить нельзя. Каждый говорит за себя, а то они сразу подумают, что мы друг на друга валим. Они так требуют. Поэтому и писать про меня нельзя.