зубами, не отпуская, пока не почувствует его кровь. Мерлин смеется в ее рот, но не пытается оттолкнуть.

Годы спустя она думает, знал ли он уже тогда?

Знал ли, когда она поцелует его во второй и в последний раз перед тем, как запереть между деревом и камнем, похоронить между преходящим и вечным, заставить покинуть этот мир и уйти прочь, за незримую завесу, куда он так и не позвал ее за собой.

– Возвращение весны и обновление любви.

– Что еще?

– Вечное плодородие, изобилие, добрые урожаи.

– Что еще?

– Великодушие.

– И?

– Супружество, материнство, многодетность, добродетельное потомство, счастливое будущее...

– Чуть помедленнее, Мерлин, прошу тебя. Я не успеваю записывать.

– Могла бы и запомнить. Развивай память, это тебе пригодится. Что есть человек как не сумма его воспоминаний?

– Хм. Сумма его свойств? Прирожденных и развитых со временем.

– Что ж, возможно, ты и права. Так, о чем мы говорили?

– О сути граната, Мерлин. Забыл? Развивай память, это тебе пригодится.

– Не умничай мне тут! Да, гранат. Он означает и небесную любовь, конечно.

– Ты имеешь в виду благоволение небес или куртуазную любовь к прекрасной Даме, как у этого дурака Тристана с этой дурой Изольдой? Колебания, мольбы, целования рук и прочая чушь «fine amour»{4}?

– А как ты думаешь? Может ли древняя символика соотноситься со всей этой современной ерундой и принятыми в обществе ритуалами?

– Да, прости. Необдуманный вопрос. Что еще, Мерлин?

– Сладость, очарование, тонкость.

– Что еще?

– Понимание, внимание, чуткость.

– Что еще?

– Символ сокрытия ценного содержания в исключительно твердой, почти непроницаемой оболочке.

– И?

– Чистота, девственность, женские половые органы, непорочное зачатие.

– И? Что еще? Почему, черт возьми, ты заставляешь меня повторять это каждый раз, глупая девчонка?! Говори сразу или не говори вовсе!

– Vesica piscis. Рыбий пузырь. Образование от пересечения двух кругов одинакового радиуса, наложенных так, что центр одного лежит на окружности другого. Основа цветка жизни или семени жизни.

– Хорошо. Поздравляю, ты неплохо научилась зубрить мои лекции. Сейчас проверим, научилась ли ты чему-нибудь еще. Давай, сделай мне его.

– Что сделать?

– Миндаль, конечно! О чем мы все это время говорили, Иисусе сладчайший?! Тебе известна его суть, следовательно, как волшебнице тебе подвластна его природа. Вырасти миндальное дерево.

– Здесь, на промерзлой почве, под снегом?

– А какая разница? Боишься приложить больше усилий? Да, дорогая моя, сотворить что-то новое – это тебе не чужие лица воровать.

Платить приходится за все и за его учение тоже. Но цена, вынуждена признать Моргана, существенно ниже. Тело принимает в себя магию стихий почти без сопротивления, и она всего единожды лишается чувств.

– Мне трудно удерживать тепло на холоде, – жалуется она, потея от натуги. – Давай попробуем в подходящем климате?

– Нет. Сосредоточься, как следует, и ты сможешь зажечь солнце. Контроль – это акт воли, девчонка!

На миндальном дереве почему-то вырастают крысы.

Черт возьми.

– Слушай, – говорит Мерлин. – Если хочешь обладать знанием, сначала нужно научиться слушать.

Место, в котором они находятся, выглядит таким пустым, как будто с этой части мира содрали кожу и мясо, остались лишь выбеленные временем кости самой земли. Ночное небо так высоко, что не достать взглядом, только звезды видны отчетливо, они выглядят слишком яркими и угрожающе большими, но черные провалы между ними пугают сильнее, ибо они необъяснимы.

Моргана смотрит вверх-вверх-вверх и вдаль-вдаль-вдаль, и все вокруг нее немо, и она думает о том, что тьма вечна и изначальна.

Ей приходится сглотнуть комок в горле, чтобы заговорить.

– Здесь нечего слушать. Пусто.

– Именно, – живо откликается Мерлин, он вообще выглядит удивительно живым, как будто очутился наконец в своей среде, в своей атмосфере.

(Моргана выучила новые слова).

Он с силой нажимает на ее плечи, заставляя опуститься на землю, и она садится, скрестив для удобства ноги. Волшебник устраивается рядом с нею в той же позе, закрывает глаза, его лицо уплощается и пустеет, и Моргана знает, что никаких других указаний больше не последует.

«Слушай».

Остается делать то, что он велел.

Она опускает веки, отрясая крошки света с ресниц, и начинает дышать так, чтобы замедлилось движение внутри ее тела, чтобы застыли мысли внутри ее черепа, чтобы стерлись узоры, и развязались узлы, и осколки сошлись в единое целое («одно, к которому вернулось другое, обретает целостность»), и постепенно грубые швы, соединяющие элементы реальности, разглаживаются. Земля превращается в траву, трава превращается в дерево, дерево превращается в камень, камни превращаются в звезды, небо превращается в море, а море превращается в Моргану, сквозь которую идет поток Силы, позволяющей сделать небо красным, звезды – морской галькой, блестящей от солнца и воды, превратить воду в вино, а вино – в кровь.

У этой Силы есть имя, в мире старых богов ее называли «магией», в мире нового Бога она станет частью историй, сказаний, песен и легенд и в конечном итоге поменяет свою природу, преобразится, но не так, как змея, сбрасывающая кожу, а как вещество, преодолевающее энергетический барьер в хаосе сталкивающихся частиц (Моргана выучила суть новых слов).

«Слушай».

Ее тело и разум лишаются границ, становясь небом и камнем, деревом и травой, кровью и красным цветом.

Чтобы стать (всего лишь на краткое мгновение) всем, сначала нужно сделаться – ничем.

И тогда Моргана слышит.

Благовония с вонючим сизым дымом сменяются на другие, сладковато пахнущие травой.

Когда Мерлин употребляет это курение, его лекции почти невозможно понять. К тому же он постоянно сбивается на трагическую историю любви, случившейся с ним несколько лет тому вперед. Трагедию прерывает череда глупейших неуместных смешков.

Это довольно забавно, но Моргана предпочла бы слушать, как вырастить из плесени вещество для лечения инфекций.

Хуже всего то, что даже в самом помраченном состоянии он не признается, как открыть врата в другое время.

Иногда она скучает по зеленым отсветам в своем дыхании и даже признается в этом Мерлину. Он предлагает ей напиток под названием «абсент», который варят, по его словам, «зеленые Фейри».

Она уверена, что волшебник попросту врет и потешается над нею, но все равно пробует изумрудную жидкость, распознавая на вкус анис, полынь, иссоп и другие травы. Той зеленой ночью ей снится, как они с Артуром находят лесную поляну, где под чарующую музыку тени водят хоровод и зовут их в