Почему же тогда именно Солженицын признан едва ли не единственным лагерным Пименом? Ведь с этого признания и началось его восхождение к образу «совести нации». Начнем с того, что Н.С. Хрущёв произвёл своего рода рукоположение, дав добро на публикацию повести «Один день Ивана Денисовича». Это был, конечно же, политический акт, а не оценка повести как литературного явления. Слово верховного руководителя страны вызвало, как у нас водится, шквал одобрения и восхваления. А потом, когда Солженицын, в открытую вступил на тропу антисоветизма, начался такой же шквал осуждения и развенчивания. С уничтожением СССР оценка Солженицына опять сменилась с минуса на большой плюс.

Думается, Александр Исаевич трезво оценивал свое литературное дарование, и он понимал, что остаться на пике общественного мирового внимания ему позволит только скандальность. И он умело бузил. Клеветнический миф о том, что Шолохов не является автором великого «Тихого Дона» именно Солженицын раскручивал с бешеной энергией. Потом с такой же энергией, уже на Западе, стал призывать к крестовому походу против страны Советов. Позже ему стали приписывать призыв к атомной бомбардировке СССР. Солженицын, въехав в ельцинскую Россию на белом коне, естественно, стал отрицать приписываемые ему слова, якобы выдернутые из контекста.

Мое интуитивное недоверие к этой личности усилилось и получило разумное объяснение после знакомства с критическими произведениями писателя, фронтовика Владимира Бушина. Его книга «Гений первого плевка» разбирает жизнь, творчество и политическую деятельность Солженицына по косточкам. В свое время Владимир Сергеевич Бушин (уже признанный литературный критик) в воронежском литературном журнале «Подъем» отозвался добрым словом о повести «Один день Ивана Денисовича». Между автором повести и критиком на первых порах возникла теплая творческая переписка, что, впрочем, позднее не помешало Александру Исаевичу не вспомнить, кто такой Бушин вообще…

…Вот так под впечатлением от лекции преподавателя УрГУ И.И. Грибушина у меня возник устойчивый интерес к личности Солженицына, к его творчеству и его судьбе. И это как раз в тот момент, когда писатель подвергся не только гонению от брежневской власти, но и беспощадному общественному остракизму. А потом — снова вознесение чуть ли не к пророческой личности. Но ведь верно говорят: только время расставляет всё на свои места. Пройдет много лет, чтобы сами люди разобрались, кто есть кто.

В Кисловодске недалеко от железнодорожного вокзала стоит памятник Александру Солженицыну работы Зураба Церетели. Памятник, на мой взгляд, весьма странен. Апостольская фигура, бронзовая сутана до пят и воздетые вверх руки с неестественно длинными пальцами-щупальцами. Вот и гадай: какую идею вложил Церетели в этот памятник?

Кисловодск в любое время года запружен людьми. Отдыхающие, туристы, гости города толпами осаждают дачу Шаляпина, музей-усадьбу художника Ярошенко, дворец, где укрывалась от революционных бурь Матильда Кшесинская. Много в этом замечательном городке паломнических мест. Только один памятник обходят вниманием люди — это памятник Александру Исаевичу. Конечно, дежурные экскурсии бывают и к нему. Но не более…

ХХХ

Студенческая жизнь на дневном отделении текла для меня лениво и однообразно. Учеба не доставляла больших хлопот. И когда в 1975 году родился сын Павел, я решил перейти на постоянную работу в областную газету «Уральский рабочий», где меня уже знали. В ту пору это была, пожалуй, самая крупная и самая авторитетная из областных, краевых и республиканских газет страны. Её подписной тираж достигал вместе с розницей почти семисот тысяч экземпляров. Нечего и говорить, как я мечтал попасть именно в такую газету, где работали настоящие асы журналистского дела. Но моё знакомство с «Уральским рабочим» произошло ещё раньше, причём при забавных обстоятельствах.

Это было весной 1972 года. В ожидании вступительных экзаменов на факультет журналистики, я подрабатывал слесарем на прокладке загородного газопровода. Бригада состояла из очень колоритных мужиков, и очерк о них сам просился в газету. С жизнеописанием этого коллектива в мартовский субботний денёчек я отправился в редакцию «Уральского рабочего». Там, на одном из этажей, меня перехватил то ли бдительный вахтер, то ли такой же бдительный корректор, вышедший на перекур. Пока мы объяснялись, куда, зачем и к кому, в коридорном просвете нарисовалась ещё одна фигура. Развалистой боцманской походкой подошёл к нам коренастый широколобый человек и спросил: что за шум, а денег нет? Выслушав меня, он коротко сказал: это ко мне!

Так я оказался в кабинете заведующего промышленным отделом редакции Николая Петровича Широкова. Он начал читать мою тетрадку совершенно с равнодушным видом. Один раз взял перерыв в чтении, подошел к шкафчику, что-то там выпил и похрустел кусочком сахара. Закончив изучать мой труд, хозяин кабинета откинулся на спинку стула и строго сказал: всё ясно, берем тебя собкором.

От неожиданности я чуть не задохнулся. Покашляв, переспросил: каким собкором? Николай Петрович подошел к висящей на стене карте Свердловской области, властно скрестив за спиной руки. В такой позе он стал похож на командующего фронтом.

— А вот мы тебя куда кинем, — он ткнул пальцем в карту, — Краснотурьинск, Серов… Ну, и так далее.

Мне это показалось какой-то дикой фантазией. И тут я заметил, что Николай Петрович находится в таком приподнятом настроении, когда на тебя работает вся ликероводочная промышленность. Не давая опомниться, Широков деловито осведомился: документы в порядке?

— Так ведь я ещё даже не студент, Николай Петрович!

— Нам не дипломы нужны, а пишущие люди, хорошие перья, — урезонил он меня.

Безумно польщенный, но одновременно сохраняя рассудок, я робко заметил, что у меня нет опыта работы в таких солидных газетах.

— Обучим, натаскаем!

— Но мне и жить пока негде.

— В общежитие устроим!

И тут я вспомнил.

— Николай Петрович, ничего не выйдет. Собкор должен обязательно состоять в партии. А я пока лишь комсомолец…

Широков нахмурился, долго пережевывал мою реплику, снова что-то выпил, закусив сахарком, и со вздохом сказал:

— Да-а, а вот здесь я ничего не могу сделать. Обстоятельство непреодолимой силы… Ладно! В среду читай свой очерк на второй странице.

Точно в среду аккурат на второй полосе «Уральского рабочего» вышел мой очерк под заголовком «Один день бригады». И вот через несколько лет я был принят в редакцию на должность корреспондента отдела писем. Каждый раз, встречая меня в редакционном коридоре, Николай Петрович Широков поднимал вверх указательный