– А мы можем поднять сумму их членских взносов, раз уж мы добавили к перечню своих услуг услуги нянь?

Наш смех был прерван звоном колокольчика на парадной двери.

– Входите, мисс Блок. Дженни ждет вас, – сказала Мэри.

– Меня зовут миссис Мэдисон, – поправила ее Шеннон.

Боже. Она оставила себе фамилию Брайса, продолжая цепляться за надежду вернуть богатство, влияние и мужа. Бедняжка.

Шеннон вышла из-за черных портьер так, будто она выходит на сцену в каком-то популярном представлении в бродвейском театре. Не хватало только света рампы и аплодисментов. Ее длинные золотистые волосы утратили свой яркий оттенок, поскольку их уже давно не касалась рука стилиста. Что ж, сегодня я это исправлю. Ее точеный нос смотрелся так, будто его создал какой-то искусный мастер, и так оно и было. Этого мастера звали доктор Ричардсон, муж Карен. Ее кожа была гладкой, как мрамор, что достигается только инъекциями ботокса. Которые ей делал все тот же доктор Ричардсон. Она носила только одежду самых известных модных домов – «Армани», «Гуччи», «Прада», «Шанель», «Версаче» – и сегодня была упакована в вещи от них всех. Белые брюки «Версаче», туфли на высоких каблуках «Прада», блузка «Армани», солнцезащитные очки «Шанель» и сумка «Гуччи». Она была худа и округла одновременно – это бывает только у сорокалетних женщин и достигается долгими тренировками в тренажерном зале, строжайшей диетой и регулярными визитами к врачу. В отличие от намного более молодых женщин она выглядела так, будто ее моложавая внешность стоила ей немалых усилий. Нет, естественность – это не про нее.

Шеннон сняла свои темные очки и улыбнулась Кише и мне. На ее лицо был наложен толстый слой грима – так она тщилась компенсировать себе потерю своего брака. Мне было ужасно жаль ее. Шеннон была домохозяйкой. Примерно так она и представилась мне чуть более трех лет назад, когда явилась в мой салон впервые.

– Я Шеннон Мэдисон, жена конгрессмена Брайса Мэдисона, – сказала она в тот день.

Такова была ее самоидентификация – пока этому не пришел конец. Теперь другая женщина занимала ее место и носила звание, которое прежде принадлежало ей. Будучи людьми, мы позиционируем себя с помощью того, чем мы больше всего гордимся, – кто-то определяет себя прежде всего как мать, кто-то как владелица салона красоты, кто-то считает себя вольной птахой. Но что происходит, когда ты это теряешь? Чем ты становишься тогда?

– Привет, Шеннон. Мы так рады, что ты смогла к нам прийти. – Я подошла к ней и расцеловала ее в обе щеки.

Она обняла меня немного крепче, чем делала обычно. Я понимала, что ей это необходимо, и тоже крепко сжала ее и потерла ее спину. Мы разжали объятия, когда она наконец оказалась к этому готова, и я улыбнулась и кивнула ей. Она кивнула в ответ, и ее глаза увлажнились. Но она сделала глубокий вдох, и ее глаза почти сразу перестали предательски блестеть. Она всеми силами старалась держать себя в руках. Они с Кишей тоже обнялись и обменялись любезностями.

– Что мы можем для тебя сделать? – спросила я.

– Во-первых, налейте мне шампанского, а затем сделайте все, что вы умеете. С головы до ног. Все сеансы и услуги, которые есть в вашем перечне. Я хочу этого. Я желаю выйти отсюда пьяной и прекрасной. – Она засмеялась, но было видно, что она говорит это всерьез.

За то время, что я знала Шеннон, она всегда была такой собранной. Она мало пила и редко теряла самообладание. Она очищала свой организм с помощью соков и перепробовала все модные диеты, которые только существуют в природе. Она заботилась о себе. Эта Шеннон была не похожа на ту, которую я знала, но я понимала, что она страдает и пытается притупить свою боль.

Киша достала бутылку шампанского и откупорила ее. Она наполнила бокал и поставила бутылку рядом с собой, пока Шеннон усаживалась в кресло.

– Мой конек – это наведение красоты, – сказала я, накинув на нее пеньюар.

– А мой конек – это выпивка, – добавила Киша.

– В таком случае я в хороших руках, – засмеялась Шеннон и посмотрела на нас обеих. Затем поднесла свой бокал к губам и одним глотком осушила его.

8. Шеннон

Мои волосы были окрашены, подстрижены и уложены в прическу. Мне сделали пилинг всего тела, удаление волос, массаж и нанесение загара. Мои ресницы были нарощены, брови затемнены. Мне был сделан безупречный макияж, более легкий, чем я просила, но я согласилась последовать рекомендации Дженни, сказавшей, что в дневное время он должен быть менее заметным. Мой маникюр высыхал, Киша делала мне педикюр, и я перешла с шампанского на белое вино. Я была капитально навеселе и чувствовала себя чрезвычайно красивой и уверенной в себе, чего со мной уже давно не бывало.

Дженни и Киша, как всегда, были на высоте, и к середине второй половины дня мы уже говорили о моем разводе. Я вовсе не собиралась поднимать эту тему, но в атмосфере салонов красоты и спиртном есть нечто такое, что настраивает тебя на откровенность. А если смешать их вместе, ты становишься готова выложить абсолютно все. Они обе были отзывчивы и участливы, задавали уместные вопросы, делали мне уместные комплименты и – что было мне необходимо – в хвост и гриву чихвостили мужчин.

– Теперь, когда ты не замужем, тебе кто-нибудь приглянулся? – поинтересовалась Киша.

– Благовоспитанные дамы никогда не говорят о таких вещах, – ответила я, засмеявшись и икнув.

– Вот это да! – Киша захлопала ресницами и начала красить ногти на другой моей ноге.

– Нет, ты меня не поняла, – сказала я, быстро шевельнув запястьем. – Я по-прежнему люблю Брайса и надеюсь, что когда-нибудь мы с ним соединимся вновь.

Киша и Дженни переглянулись и сдвинули брови. Я понимала, что, по их мнению, я спятила, раз говорю такое, но, несмотря на все, что Брайс заставил меня пережить, я по-прежнему любила его. Мы с ним были хорошей парой. Просто у него был кризис среднего возраста, очень затянувшийся кризис среднего возраста. Дженни прислонилась к своему креслу, и ее лоб собрался в складки. Я видела, что она хочет спросить меня о чем-то, но Дженни всегда была очень деликатна и ни в коем случае не желала никого обижать.

– Полно, Дженни, просто скажи то, что ты хочешь сказать, – фыркнула я. Она подошла ко мне и долила в мой бокал еще шардоне. Если считать и шампанское, и вино, я выпила