— После летнего солнцестояния они каждую ночь бродят по деревне. И так до того, как день снова не начнет возрастать, а ночь убывать.

— Значит, в день твоей свадьбы они исчезнут?

— Это будет их последняя ночь, да. И потом они исчезнут на полгода.

— Твоя свадьба как-то связана с ними? Что тебе сказала бабушка? Что, если ты выйдешь замуж в этот день, то мертвые упокоятся?

Аля вскинула на меня карие глаза и нахмурилась. Видимо, я переборщил с вопросами.

— Не расспрашивай меня о свадьбе. Будет лучше, если ты будешь меньше об этом знать.

— Если не буду знать, то как смогу тебе помочь? — озвучил я то, о чем уже давно думал.

— Мне не нужна помощь, — тоном жертвы, которая смирилась со своей страшной участью, произнесла Аля.

Мне ее слова не понравились. И тон, которым она их сказала тоже. Ее будто бы полностью подчинили и лишили воли.

— Кто он, Аль? — Я подошел к ней так близко, что ощутил на лице ее дыхание.

Девушка нервно сглотнула, но взгляда от меня не оторвала и не отстранилась. В ее теплых карих глазах блестело сомнение. Внезапно меня пронзила догадка, и я немедленно озвучил ее:

— Жениха еще не выбрали, так? Им может быть любой, главное условие: пожениться в день зимнего солнцестояния?

На лице Али отразилась озадаченность, однако я не обратил на это особого внимания и выдал то, о чем еще ни разу не думал. Вернее, думал, но прямо сейчас, и еще не успел отфильтровать эту свежую мысль, мгновенно обличив ее в слова.

— Если все равно, за кого выходить замуж, то можешь выйти за меня!

Аля растерянно моргнула и отшатнулась. Замотала головой, закусила нижнюю губу. Ее глаза быстро покраснели, и по щекам покатились слезы.

Видимо, я не только выстрелил мимо со своей догадкой, но еще и напугал ее своим предложением. Ну, да, перефантазировал я. Мне бы писателем стать, а не математикой баловаться, потому что только в романах девушке может понравится такой, как я…

— Прости, — пробормотал я, глядя на плачущую Алю. Наверное, мне сейчас было бы очень больно морально. Интересно, душевная боль похожа на физическую? Говорят, что она намного сильнее, и что многие люди, чтобы заглушить душевную боль, намеренно причиняют себе боль физическую.

Надеюсь, Аля таким не занимается…

— Я глупый и бесчувственный мальчишка, — повторил я слова бабы Шуры. Мне было не обидно, потому что, во-первых, я не умел обижаться, а во-вторых, понимал, что слова эти правдивы.

— Вовсе нет, — пробормотала Аля между всхлипами.

Я нашарил во внутреннем кармане платок и протянул ей. Она вытерла щеки и взглянула на меня покрасневшими глазами.

— Тебе не за чем просить прощения, ты же ничего плохого не сделал.

— Но мои слова…

— Они прекрасные.

Аля вдруг улыбнулась, и мой пульс участился. Как приеду в город, запишусь к кардиологу. И куплю пульсометр. Потому что со мной явно что-то не так.

— Не каждый такое предложит, — продолжила Аля. После слез ее щеки быстро покраснели, и девушка стала похожа на снегиря. — Я тебе очень благодарна, однако вынуждена отказать, потому что жених у меня есть. Он давно уже выбрал меня.

— И кто же он? — в который раз спросил я, совсем не ожидая, что она мне ответит.

— Дух зимы, — вдруг произнесла Аля.

— Так, все ясно… — пробормотал я, сделав мысленное заключение: баба Шура сама сошла с ума и довела до такого же состояния внучку. У меня вдруг появилось странное, совершенно незнакомое мне желание ворваться в дом бабы Шуры и накричать на нее за то, что она промыла мозг Але. Кажется, подобное можно отнести к конфликту, а конфликт — это нехорошо. Я никогда ни с кем не конфликтовал, потому что у меня не возникало такого желания.

Порывисто развернувшись, я зашагал прочь от пруда.

— Демид! — крикнула мне в спину Аля. — Ты куда?

— К твоей бабушке.

— Зачем? — она догнала меня и теперь шла по правую руку.

— Кажется, я хочу конфликтовать.

* * *

Небо за окном окрасилось в фиолетово-золотые оттенки, провожая севшее за горизонт солнце. Баба Шура, бубня себе под нос, задергивала шторы в просторной комнате с разобранным диваном. Я сидел в потрепанном кресле и ждал, когда хозяйка дома начнет говорить. Аля притихла рядом со мной, на подлокотнике кресла. Она могла сесть на соседнее кресло, на диван или стул, одиноко стоящий у стены, но девушка примостилась именно на подлокотнике кресла, в котором сидел я. Было приятно ощущать рядом ее тепло, слышать размеренное дыхание и ловить боковым зрением движения ее тела.

— Что именно ты хочешь знать? — проскрежетала баба Шура. Вид у нее был уставший, будто она весь день занималась тяжелой работой.

— Все, что касается ее, — я кивнул в сторону Али. — Хочу знать, что вы здесь мутите.

Баба Шура скривилась.

— Мутите, — с недовольством повторила она сказанное мной слово. — Это ты что-то непонятное мутишь. Вернулся спустя два года и прицепился к моей внучке. Сказала же тебе возвращаться, а ты остался и начал тут все разнюхивать!

— Вообще-то, это ваша внучка ко мне прицепилась. — Я повернулся к Але и произнес: — Без обид.

— Никаких обид, — сказала девушка. — Это правда. — Она посмотрела на бабушку и добавила: — Я сама попросила Демида остаться, потому что…

— … эгоистка, — закончил за нее я. И снова добавил: — Без обид.

— Моя внучка не эгоистка! — начала защищать Алю баба Шура. — Я не такой ее растила.

— Все люди в какой-то мере эгоисты, — заметил я.

— Демид прав, — кивнула Аля, зачем-то вцепившись пальцами в рукав моей толстовки — украдкой, чтоб не заметила баба Шура. — Просить его остаться — это эгоистично, однако я не жалею о своей просьбе и о его решении остаться. — Ее пальцы сильнее сдавили ткань толстовки.

— Ты понимаешь, что он может пострадать из-за тебя? — устало вздохнула баба Шура. — Если надумает сделать какую-то глупость, он его не пощадит. Как не пощадил твоих женихов.

Иначе произнесенное слово «он» резануло мой слух. Баба Шура имела ввиду нынешнего жениха Али, который, по всей видимости, что-то сделал с другими ее женихами. Кровожадный ревнивец? Может, это всего лишь психопат, а не дух? И больное сознание женщин воспринимает его как некую злую потустороннюю силу.

— Если мне может грозить опасность, почему бы вам не рассказать мне обо всем? — предложил я. — Как говорится, предупрежден — значит вооружен.

Взгляд бабы Шуры мог в ком угодно прожечь дыру, но только не во мне. Я спокойно вынес его на себе даже не моргнув.

Вздохнув,