— Но, Ирина…

— И вообще, уже поздно, я попросила Надежду прислать человека. Он скоро придет. Чем дольше мы будем ждать, тем труднее будет ответить на все их вопросы.

— Ха! Ну, если ты послала Надежду, не забудь на свою могилу записку приколоть для этого инспектора.

— Но она ж не совсем дура, мама! Не сотрясай воздух своей чушью собачьей, я слышала, что дорога на Увилу под наблюдением гнезваров. Мы должны отправить Людмилу до того, как совсем стемнеет. Это последний день для путешествия на восток.

Она сказала это и тут же поежилась от налетевшего ветра. Ветер набирал силу по канавам, с воем принося ощущение перемен.

— Ты что, так и оставишь Александра лежать на тракторе, как забытый мешок с картошкой? — крикнула из темноты Ольга. — Может, мы обоссым все вокруг и насрем на него вдобавок, чтобы показать, как ценим нашего любимого? Возможно, вы надеялись, что волки от него пару кусков откусят сегодня ночью, чтобы продемонстрировать, как мы снисходительны здесь, в горах! Хорошие такие куски со следами волчьих зубов, чтобы никто и заподозрить не мог, что мы из-за голода преступили через природу!

— Мама! — крикнула Ирина. — Заткнись, и без тебя тошно! Будь добра, думай башкой. Мы почитаем Александра, поэтому и оставили на улице, где он лучше всего сохранится. Всего одна ночь, и волки через забор не перелезут. И вообще, оставить тело на улице до прихода инспектора — это просто находка, потому что он решит, что тот умер только что.

— Ха! Да инспектор сам скорее помрет, если ты послала за ним Надежду.

— Мама!

— Ну, по крайней мере, уберите тряпки у него с морды!

— Это не тряпки, это пальто Милочки, которое она благородно одолжила, чтобы почтить достоинство дедушки. Послушай: когда его смерть будет зафиксирована, мы ненадолго возьмем его в дом. А пока что, будь добра, избавь нас всех от лишних хлопот в такой день. Линия фронта почти подошла, давайте собирать Людмилу в дорогу.

Максим размашисто пошел вверх по склону, зажав в зубах сигарету. Он плотно закутался в пальто, на нем была мятая военная шапка, сворованная во время экскурсии к линии фронта.

Ирина выдвинула подбородок в его сторону, когда он вошел во двор.

— И что, нам теперь смотреть на твою жалкую рожу?

— А ты бы предпочла ее не видеть?

— Упаси тебя Господь, если я узнаю, что ты провел утро, отираясь рядом с Виктором Пилозановым. Или с кем бы то ни было другим с похожей фамилией. И где это ты сигареты надыбал?

Макс остановился и посмотрел на нее через облако сигаретного дыма, неподвижно висевшего вокруг его головы, словно отсекая его от блядского мира.

— Если мне дозволено будет спросить: почему, вашу мать, я на каждом шагу получаю оплеухи за все просчеты человечества?

Его мать хлопнула себя руками по ляжкам.

— Если бы ты был в деревне, ты бы знал, что дороги перекрыты. Людмиле нужно уезжать!

— Ну, удачного ей пути.

— А тебе нужно ее отвезти!

— Ха, ну конечно, — сплюнул Макс, — на тракторе, чтобы она состарилась и подохла, пока доберется до ближайшего города, чтобы найти очень важную работу для старой дохлой бабы.

Ирина подавила тяжелый вздох. Она спрятала руки в фартук и уставилась на сына тяжелым взглядом. За двором, сквозь клубы тумана, показалась Людмила. Она несла два ведра с ветками. Она огляделась, воображая, как ее любовник притаился за одной из дюн. Затем посмотрела во двор. Издалека она ощутила ненависть, исходящую от матери, и замедлила и без того небыстрый шаг.

— Максим! — Ирина пригвоздила сына взглядом. — Нищета пришла в этот дом, и нам надо быть очень изворотливыми хозяевами при такой гостье. Большой поезд не вернется до следующей недели. Мы к этому времени можем уже подохнуть. У нас всего одна коза и два цыпленка, мы можем съесть их и вообще всю дикую живность в сорок первом округе и все равно откинуть копыта. — Она помолчала, чтобы до сына дошел смысл сказанного. — Но в тракторе есть топливо. Езжай в Кужниск и продай его. За лучшую цену. Принеси бабло прямо мне в руки. Только это поможет нам продержаться, пока Людмила не получит первую зарплату. Твоя семья на тебя рассчитывает, Максим. Это тяжелый момент в нашей жизни, и последняя капля нашей крови зависит от тебя. Это твое время, Максим, — бей, убивай и ешь.

— Ха, теперь, значит, трактор продавать. Продай трактор, чтобы наши голые кости отыскали там, где мы свалимся, не найдя, чего бы еще продать. Любой разумный человек, то есть человек, не впавший в маниакальное состояние скорбящей женщины, сначала бы продал часть этой земли.

— Да, так поступили бы все идиоты из твоего выдуманного мира. Они продадут ее первой сотне человек, которые стекаются сюда ежедневно в надежде купить ледяное минное поле у самой линии фронта, — сказала Ирина, откинув назад голову. — Ты знаешь размер сорок первого округа?

— Ну, он довольно большой.

— Я тебе вот что скажу: в нем не больше семидесяти тысяч гектаров. Но семьдесят тысяч гектаров — это область, уже захваченная гнезварами. И ты думаешь, что они придут сюда с кучей бабла, скупая все на своем пути? Они грабят дороги вокруг нас, душат нас, и это происходит прямо сейчас, пока я тут стою и распинаюсь перед куском говна. Эта земля уже никому не принадлежит. Максим, умоляю тебя, как мать, которая жевала за тебя еду, — почти свою кровь.

— Ха, и конечно, мы должны верить всему, что скажет нам ненормальная Надежда или эта монголка Любовь!

— Максим!

— А теперь иди продавай трактор, — он издевательски выгнул бровь, — чтобы будущим поколениям не довелось найти наши кости в этом прекрасном месте, потому что мы сумели сбежать из этого ада на липецком тракторе. — Его слова перешли в бормотание, затем совсем стихли.

Ирина стояла и молчала. Таким образом она давала сыну понять то, что он и так знал: их могли спасти только наличные.

— А почему бы Людмиле не поехать к Георгию и Елене да не пожить на хлебе и молоке у родни за Лабинском?

Ирина мрачно хмыкнула:

— Ага, так они ее и приняли, после того как ни разу ни копейки нам не дали. И вообще это не работа, а благотворительность. Ты должен отвезти ее на тракторе и вернуться с деньгами, которых хватит хотя бы на несколько недель, чтобы выжить.

— Ну, по крайней мере, сейчас можешь поблагодарить меня за шапку ибли, с которой я буду носиться по району с превеликим удовольствием.

Ирина пригвоздила его тяжелым взглядом.

— Ну да, если учесть, что солдаты все тракторы увезли на войну, ты, конечно, будешь выглядеть в ней совсем не глупо! Никакой шапки, Максим. На самом деле я хочу, чтобы ее сожгли. Сейчас время настоящих мужских игр.

— Ха! Не лезь ты в мужские дела и оружие.

— И не стану, поскольку в моем доме нет ни того, ни другого. — Ирина проткнула его взглядом.