– Эйва, – поинтересовался он, – а ты, случаем, не подкармливала этого медведя?

– Нет! – негодующе воскликнула дочь, и медведь отреагировал на ее голос ревом, то ли подтверждая догадку Мейкона, то ли опровергая. Медвежий рык до того точно вписался в разговор, что люди невольно рассмеялись. В этот миг они ясно поняли, что никакое чудовище с острыми клыками ни за что на свете не проникнет в их дом. По крайней мере – не этой ночью.

– О’кей, – сдаваясь, вздохнул Мейкон.

Переломил дробовик, извлек патроны и, прислонив оружие к стене у двери, заорал «полицейским» голосом:

– Уважаемый господин Медведь! С вами говорит шериф Стоун-Темпла! Я требую, чтобы вы немедленно покинули это домовладение! Если вы не подчинитесь, я буду вынужден вас арестовать. Мы не принимаем посетителей в столь поздний час.

Медведь притих. Мейкон усмехнулся про себя.

– Поверить не могу, что поддался на ваши уговоры, – сказал он, оборачиваясь к жене с дочерью.

На их лицах была написана благодарность. Как бы там ни было, он пощадил зверя, и они любили его за это.

– Уходите, господин Медведь! – закричала Эйва, глядя на отца, казавшегося довольным, если не счастливым. – По ночам в гости не ходят!

– Столовая открывается в семь! – внесла свою лепту Хизер, и они снова расхохотались. – Утром я поджарю вам яичницу с беконом, может быть, даже оладьи. В общем, что сами пожелаете. Но я рассчитываю на хорошие чаевые!

– И чтоб денежки были настоящие, а не понарошку! – добавила сияющая Эйва.

Они уже дышать не могли от хохота. Звонкий, радостный смех раскатился по маленькому, продуваемому всеми сквозняками домику в самом сердце гор.

– Пойдем-ка. – Хизер взяла Эйву за руку и повела в кухню.

Они вернулись с кастрюлями и принялись колотить в них железными ложками, ходя по кругу. При этом Эйва распевала, стараясь попасть в ритм этого диковинного полутанца-полумарша:

– Столовка откроется в семь, столовка откроется в семь!

Мейкон сгибался чуть не пополам от смеха.

– Вы все слышали, господин Медведь? – скандировала Эйва. – Утром будет яичница с ветчиной! Столовка откроется в семь! А теперь убирайтесь и дайте нам поспать!

Побесновавшись еще какое-то время, они затихли. Хизер с Эйвой прекратили стучать, и все трое прислушались. За дверью было тихо. Медведь ушел.

Они не спали всю ночь, сидели вместе на кушетке, хихикали и болтали о пустяках. Восход застал их свернувшимися в клубочек: Хизер обнимала дочь, а Мейкон – их обеих. Не говоря ни слова, приготовили завтрак и, как обещали, оставили немного яичницы с ветчиной. Затем отправились в лес, отойдя подальше, чтобы медведь действительно не принял их дом за столовую.

– Ох, не надо бы нам этого делать, – только и сказал Мейкон.

Выбрав местечко почище, они выложили яичницу на траву. Эйва, завершая сервировку, сорвала цветок и украсила им кусочек ветчины.

– Как вы думаете, мишке понравится? – спросила она родителей.

– Еще бы! – улыбнулась Хизер.

Тут из-за гор показался огненный хохолок солнца. Его луч зажег ореол вокруг головы Хизер, и когда Эйва посмотрела на мать, ей показалось, что та парит над землей, ни с чем в мире не связанная и все же – связанная со всем. Хизер достала из кармана тетрадный листок, на котором было написано: «Столовая открыта с 7.00 до 17.00. Воскресенье выходной».

– Мир не всегда жесток, – сказала она, беря дочь за руку. – Иногда он таков, каким мы хотим его видеть.

БАБУШКА УОША ВСЕГДА ладила с животными, в особенности – с собаками, чем заслужила прозвище Повелительницы псов. Впрочем, Бренду оно не слишком заботило, по крайней мере до тех пор, пока окружающие сохраняли благоразумие и не называли ее так в лицо. Если в окрестностях обнаруживалась бездомная собака или домашняя, но требующая малость подлатать шкуру, их обязательно тащили к Бренде. Многие подопечные оставались у нее на годы, становясь частью домашнего обихода, чему властная старушенция отнюдь не противилась.

Годы шли, и жизнь Бренды повернулась самым неожиданным образом. Она вдруг лишилась мужа и дочери (первого унес рак, вторую – автокатастрофа) и осталась с внуком Уошем на руках. Тогда ей показалось, что превратить дом в собачий приют и ветеринарную клинику – вполне логичный способ свести концы с концами и поднять на ноги ребенка.

К тому же она была по-старомодному необщительна, ценила уединение, и ей нравилось, когда собаки предупреждали ее о чьем-либо прибытии. Этим утром лай поднялся невыносимый.

Сперва Уош разобрал, как хлопнула дверца машины, а затем услышал шарканье бабушкиных тапочек, приближающееся к его комнате.

– Я сама с ними разберусь, – сказала она внуку. – Небось опять треклятые репортеришки пожаловали. Большинство из них поняло мои намеки, но один-другой упрямый баран в отаре всегда отыщется. Чтобы с такими справиться, придется задать им перцу.

Уош надеялся, что это – метафора, хотя полной уверенности у него не было. Бабуля держала около входной двери заряженный дробовик. По семейным преданиям, эту привычку она переняла у своего воинственного кузена с Западного побережья. Патроны к дробовику вечно позвякивали в карманах цветастого бабушкиного фартука, который она носила, хлопоча по дому. Как-то раз она объяснила Уошу: «Мир может подкрасться к тебе незаметно, так что лучше быть готовым дать отпор в любую секунду».

– Ты спи, а я все улажу, – закончила бабушка и направилась вниз, в холл.

– Да, мэм, – ответил Уош.

Накрывшись с головой, он прислушивался к собачьему лаю на заднем дворе. Вскоре раздался звук раздвигаемых занавесок. Судя по всему, бабуля, добравшись до передней части дома, выглядывала в окно, чтобы узнать, кого это принесло в такую рань. Затем до Уоша донесся стук в дверь.

– Черт! – выругалась Бренда.

Уош не смог разобрать, какой именно «черт» был упомянут: для каждого случая у бабули имелись особенные «черти». Щелкнул замок.

– Черт! – снова воскликнула бабуля.

– Салют, Бренда, – ответил низкий и спокойный мужской голос.

– Ага, вижу, волна поднялась нешуточная, – фыркнула бабуля, – раз уж даже тебя сюда принесло. Впрочем, я ожидала чего-то подобного.

– Как поживаешь, Бренда? – спросил мужчина.

– Как сыр в масле катаюсь. Видимо, теперь я должна любезно поинтересоваться, как поживаешь ты?

Уош спрыгнул с кровати и на цыпочках подкрался к двери спальни.