На самом деле Стоун-Темпл был замечательно красив. Он словно покоился в колыбели, образованной купами древних дубов и склонами еще более древних гор, по которым петляла дорога. Местами столь крутая, что водитель рисковал слететь вниз, на косогоры, поросшие дубами, соснами и березами, или на немилосердно голые вековечные скалы.

К тому же Стоун-Темпл всегда был спокойным, мирным, если не сказать – сонным, городком.

Теперь все изменилось.

Чтобы проехать по извилистой горной дороге, потребовались часы. Эйва убедилась, насколько все стало иным, прежде чем они успели въехать в город. На убранных окраинных полях, ожидающих следующей посевной, теснились палатки, фургоны и внедорожники.

– Чего им всем нужно? – спросила она отца.

Мейкон поморщился, стараясь смотреть только на дорогу перед собой. Полицейские изрядно потрудились, освобождая им путь, однако не смогли убрать с узкой дороги всех и каждого. Люди выстроились у обочины, а то и на встречной полосе, так что, если бы кто-нибудь захотел уехать из Стоун-Темпла, ему бы это не удалось.

– Похоже, – сказал Мейкон, почувствовав, что может наконец немного отвлечься и ответить дочери, – все эти красивые слова о том, что следует держаться особняком от внешнего мира и хранить Стоун-Темпл в чистоте, мигом превратились в пустую болтовню, едва приезжие раскрыли свои чековые книжки.

Шериф покосился на проносящиеся мимо поля, забитые народом.

– Что ж, жить как-то надо, – философски заключил он.

Ближе к городу толпа становилась плотнее. Двухполосная дорога на Стоун-Темпл петляла вверх-вниз по склонам, изобилуя резкими поворотами и крутыми обрывами. Прежде пустая, она была так плотно забита автомобилями, как еще ни разу не приходилось видеть Эйве. Полицейскому эскорту пришлось сбавить скорость, теперь они еле ползли мимо сплошной массы машин. Встречные выкручивали шеи, провожая Эйву взглядами, как зеваки, проезжающие мимо ужасной аварии.

Наконец они добрались до Стоун-Темпла. Тесные улочки также оказались запружены народом. Люди встречали Эйву с воодушевлением, какое обычно выпадает на долю знаменитостей и президентов. Впрочем, ни тех, ни других в Стоун-Темпле отродясь не было.

Никого из этих людей, выкрикивающих приветствия и сжимавших плакаты, Эйва не узнавала. Она и сама бы не смогла объяснить, зачем так настойчиво высматривает в толпе знакомые лица. Вероятно, надеялась, что, заметь она кого-то знакомого, градус абсурдности происходящего тут же понизится.

– Их же не будет около дома, правда? – спросила она отца.

Тот смотрел только на дорогу. До сих пор никто не попытался их задержать, но шериф не мог отделаться от мысли, что рано или поздно кто-нибудь выскочит под колеса или прыгнет прямо на капот, как это показывают в новостях.

– Нет-нет, – ответил он торопливо и уверенно, словно ждал подобного вопроса. – Там должны были всех разогнать, едва мы приблизились к городу. Я предлагал подъехать с другой стороны, – добавил он, – ну, знаешь, вверх по Блэксмит-Роуд и потом через лес. Но накануне прошел ливень, так что ребята не захотели рисковать.

У обочины стоял мужчина, подняв над головой плакат: «ПОМОГИ И МНЕ ТОЖЕ». Шериф молча кивнул на него. Они с Эйвой проводили его глазами.

– Просто смирись с этим, дочка, – повторил Мейкон. – Так оно легче. Сперва все будет казаться странным, но потом волны обязательно улягутся. Это, что называется, скоротечное поветрие, понимаешь? Народ взволнован произошедшим, но пройдет немного времени, возбуждение спадет, и они вернутся к обычной жизни. Ничто не вечно.

– Все вечно, – тихо, словно отвечая собственным мыслям, а не отцу, произнесла Эйва. – Взрослые уверены, что все проходит, но это не так. Теперь благодаря Интернету ничего окончательно не исчезает, все где-то сохраняется. Все и навсегда. Больше ничего не пропадает бесследно.

– Хм-м… Глубокая мысль, – заметил Мейкон.

Он хотел использовать иное прилагательное, но понял, что начинает отвлекаться. Они уже почти покинули город. Небольшие строения и тесные улочки сходили на нет, вот-вот должны были показаться поля и рощи, окружающие Стоун-Темпл.

И вот они въехали на узкий горный серпантин, ведущий к их дому.

– Дома нас поджидает Уош, – сказал Мейкон шутливо-неодобрительным тоном.

– А мне-то что за дело?

– Да вы же как Бонни и Клайд с того самого дня, как впервые встретились. Зуб даю, тебя огорчило, что он не приехал со мной забирать тебя из больницы. Будь я юной девицей, и сам расстроился бы, если бы мой дружок не встретил меня после выписки.

– Никакой он мне не дружок, – покраснела Эйва.

– Предпочитаешь слово «возлюбленный»? Но разве современная молодежь так выражается? Звучит несколько старомодно, не согласна? – Он игриво пихнул дочь локтем. – Я ж у тебя старикан, и все такое. Не надеешься же ты, что мне удастся идти в ногу со временем? Это вы, нынешние, молодые да ранние, словно… – Мейкон запнулся, затем рассмеялся. – Хотел пошутить, да слово не могу вспомнить.

– А знаешь почему? – краешком губ усмехнулась Эйва.

– Почему?

– Потому что ты – старикан. – Она в свою очередь пихнула его в бок, и оба расхохотались.

Выехали за город. Улицы, запруженные людьми, исчезли, уступив место сельским пейзажам, горам, деревьям и небу, чья яркая послеполуденная синева уже начинала тускнеть, намекая на близость вялого заката.

– Эйва! – заорал Уош, едва она вышла из автомобиля.

Он, его бабушка Бренда и Кармен стояли на крыльце. Свет изнутри лился им на плечи. Уош так размахивал руками, словно они с Эйвой не виделись несколько месяцев. Казалось, он еле сдерживается, чтобы не броситься ей на шею.

– Приветик, Уош, – спокойно сказала Эйва, с трудом устояв от того, чтобы не кинуться к другу.

Оказаться наконец дома и увидеть Уоша – было то же самое, что распахнуть окно в весенний дождь.

Однако рядом находилась ее мачеха, Кармен. Которая уже шла ей навстречу, чтобы первой обнять падчерицу. Кармен была беременна, беременна совершенно очевидно, и передвигалась медленной, утиной походкой. Среднего роста, с резкими, живыми чертами лица, она постоянно улыбалась, несмотря на сложные отношения с Эйвой, временами столь напряженные, что казалось – стены дома вот-вот треснут, не в силах долее сохранять целостность семьи. Родители Кармен были кубинцами. Она родилась во Флориде, но пришлось немало поездить по разным штатам, пока отец искал работу. В конце концов семья осела на Среднем Западе. Отец открыл автомастерскую, а Кармен после школы поступила в колледж в Северной Каролине. Окончив его, устроилась работать учительницей в Эшвилле, где и встретила Мейкона – темнокожего вдовца-шерифа, чей неисправимый оптимизм и улыбка ее пленили.

Несмотря на неприязнь Эйвы, не смирившейся с тем, что Кармен – не ее мать, оба они быстро стали необходимы друг другу. Теперь они были одной семьей, и все втроем пытались не унывать.