проблемы, — она посмотрела на меня. — Выздоравливай, голубка.

Мне не нравилось, что она меня так называет. Мне не нравился ее голос.

Но это было лучше, чем если бы она называла меня “дорогая”, так что я не была резкой.

— Спасибо.

— Давай я попробую найти тебе чистую одежду, — сказала она, направляясь к двери.

— У нас есть, — сказал ей Максимо.

Я бросила взгляд на свою грязную одежду и поморщилась. Лучше бы я осталась в больничном халате с открытой попой, чем пыталась снова надеть это безобразие.

Когда она открыла дверь, в коридоре стоял красавчик. Он бросил Максимо сумку и так же быстро ушел.

Максимо вытащил пару флисовых штанов и серую футболку.

Слава богу.

Он сорвал бирки с футболки и протянул ее мне, после чего отвернулся.

Я стянула с себя колючий халат, а затем натянула супермягкую футболку.

— Штаны, пожалуйста.

— Садись, — приказал он.

Точно. Трудновато будет надевать их, когда я даже стоять не могу.

Я плюхнулась на смотровой стол. Максимо сделал шаг ближе, но внезапно остановился. Он протянул мне штаны, а затем снова отвернулся.

Надев их, я встала, чтобы натянуть резинку на талию. Я попыталась сделать шаг к инвалидному креслу — я не была совсем уж безответственной дурой, — но Максимо подхватил меня на руки.

— Я могу ходить.

— И посмотри, к чему это привело.

— Хорошо, я могу ехать в инвалидной коляске.

— Или ты можешь молчать и позволить мне нести тебя.

Я сузила глаза, но промолчала. Если он хочет тратить свое время и силы на то, чтобы тащить меня, то это его дело.

Это лучше, чем чувствовать, как ткань инвалидного кресла царапается о мою спину.

Когда мы вышли на улицу, громила уже ждал возле внедорожника. Как и во время последней поездки, Максимо сел на заднее сиденье и усадил меня к себе на колени, после чего передал другому мужчине рецепты.

— Принеси эти лекарства.

— Я могу это сделать, — возразила я.

— Эш с этим справится.

— На моей улице есть аптека. Я куплю их завтра, когда пойду за покупками.

— На твоей улице?

Я кивнула во время зевка, усталость и болеутоляющие препараты вдвойне одолевали мой мозг.

— Ты не выбросил меня из машины. И не отвез меня куда-нибудь, чтобы убить.

— Ты думала, что я убью тебя?

— Ну да. Но ты этого не сделал, значит, ты отправишь меня назад в мой дом.

Его тело напряглось.

— Ты туда не вернешься.

— Я там живу.

— Больше нет.

— Что ты имеешь в виду? Это все, что у меня есть.

— Больше нет, — повторил он.

Я пыталась следить за ходом разговора, но в моей лекарственной дымке все было бессмысленно.

— Дело в том, что ты спас мне жизнь. Я не пойду в полицию. Мы квиты. Ты можешь просто высадить меня где угодно.

Его голос был твердым и злым:

— Я тебя никуда не высажу.

— Я не могу просто остаться.

— Именно это ты и собираешься сделать.

— Почему?

— Потому что тебе семнадцать лет, и я не собираюсь высаживать тебя на той свалке, чтобы через несколько дней ты стала бездомной.

— Бездомной?

— Этой дыре грозит конфискация.

Знакомое напряжение из-за нехватки денег поселилось у меня в груди, но я переживу это, как всегда. Это не было чем-то новым. Я справлялась с этой тревогой с десяти лет и впервые поняла, в какой жопе мы всегда находились.

— Я что-нибудь придумаю.

Я всегда придумывала.

Я всегда держалась. Я всегда справлялась. Я всегда выживала.

— Я не собираюсь спорить. Ты не будешь жить одна в этих трущобах. Ты умрешь к утру, — процедил он, качая головой. — Господи, я предлагаю рай, а она хочет ад.

Я уже собиралась спросить, почему это имеет значение, как вдруг меня осенило.

Он чувствовал себя виноватым.

Я не стану заниматься благотворительностью. Мне не нужна была его жалость. Но он предлагал помощь не по доброте душевной. Он предлагал, чтобы очистить свою совесть.

Если я останусь на некоторое время, у меня будет время подумать о своих дальнейших действиях, а его чувство вины будет снято.

Это было выгодно.

— Может быть, на несколько дней, — согласилась я после некоторого раздумья.

— Слышишь, Эш? Она потерпит в раю несколько дней.

Все навалилось на меня, и я не смогла удержать голову. Она опустилась на его плечо, и я тихонько засмеялась. По крайней мере, мне так показалось.

На самом деле я не была уверена.

Максимо

Господи, какая же она упрямая.

И проблемная.

Я содрогнулся от воспоминания ее слов. Джульетта думала, что мы едем ее убивать. И все же она сидела, спокойная и храбрая.

Мне стало интересно, что такого она пережила, что заставило ее стать такой сильной.

Или, может быть, что такого она пережила, что смерть показалась ей не такой уж страшной.

И я казался не таким уж плохим.

Потому что она не ненавидела меня. Я ждал этого, ожидая увидеть в ее взгляде отвращение. Я ждал, что она закричит или ударит меня. Но она не сделала этого. Она улыбалась мне. Она тянулась ко мне, когда ей было больно.

Она хотела, чтобы я был рядом.

Эш резко затормозил, и я крепко зажмурился. Я должен был уложить ее, чтобы она была пристегнута.

Я должен был уложить ее, чтобы ей было удобно спать.

Я должен был уложить ее, потому что я был тридцатидвухлетним мужчиной, которому не следовало держать на коленях семнадцатилетнюю девочку.

Но я ничего из этого не сделал.

Подумав, что она спит, я прижал ее сильнее, когда она пробормотала:

— Эш.

Его удивленные глаза обратились к зеркалу заднего вида.

— Да?

— Тебя зовут Эш.

— Ага, — сказал он, забавляясь.

— Это более подходящее имя, чем красавчик.

Эш начал хихикать, потом поймал себя на этом и замаскировал это под кашель, но я видел в зеркале его наглую ухмылку.

Она считает его красивым?

— Ты больше не дежуришь у двери, — процедил я, злясь и раздражаясь по причинам, о которых не хотел думать.

— Как скажешь, босс, — пробормотал Эш, даже не пытаясь скрыть усмешку.

Ублюдок.

Глава 6. Немезида

Джульетта

Мне больно.

Каждый сантиметр моего тела болел, горел и пульсировал. Я перевернулась в постели, желая еще поспать, но что-то разбудило меня.

Нет, кто-то.

— Доброе утро, — прозвучало в моем затуманенном мозгу акцентированное приветствие мисс Веры.

— Я сплю, — простонала я.

Она щелкнула выключателем, и занавеска раздвинулась, впуская в комнату дурацкий свет.

Я снова застонала и зарылась головой в подушку.

— Тебе нужны лекарства и мазь, — настаивала она, срывая с меня