по классу как будто сторонятся от него. Даже Матрешка, пользовавшийся общим презрением, и тот точно избегал Фунтика.

«Неужели кто-нибудь видел, как я ходил к инспектору?» — мелькнула в голове мальчика мысль, и эта мысль оледенила его.

Собственно, инспектор ничего не узнал через Фунтика. Мальчик отказался полным незнанием, а когда инспектор пригрозил ему розгами — расплакался. Тем дело и кончилось. Но это не помешало инспектору пригласить фунтика во второй раз и, конечно, при такой же таинственной обстановке. Таким образом, несчастный ребенок попался среди двух огней: не послушаться инспектора — придется плохо, послушаться — еще хуже. Но Фунтик уже настолько проникся идеями бурсы, что даже не мог себе представить, как он будет рассказывать что-нибудь про товарищей, то есть ябедничать. Однако пришлось идти к инспектору и во второй раз.

Фунтик знал, что он рискует, но разве он мог не идти? Бедный ребенок с крепко бившимся сердцем прокрался опять в инспекторский флигель и тихо кашлянул в передней.

— Это ты? — тихо спросил инспектор. — Иди сюда… Да не бойся ничего, я тебя не дам в обиду.

Маленький уютный кабинет инспектора был убран, как игрушка. Окна были закрыты спущенными шторами; на письменном столе, под зеленым шелковым абажуром, горели две стеариновые свечи. Свет от них мягко падал на кучку бумаг, которые лежали на одном конце стола, и ярко блестел на красивом пресс-папье из уральских камней. В бронзовой пепельнице дымилась сигара, которую инспектор только что успел вынуть изо рта.

— Ну, садись… — предложил инспектор, указывая Фунтику на стул. — Опять ничего не знаешь?

— Нет.

Инспектор пытливо посмотрел на испуганное, побледневшее лицо Фунтика и подумал: «Нет, его не следует запугивать, а то ничего не добьешься…»

— Ты, пожалуйста, не бойся меня, — старался он успокоить своего гостя. — Я ведь не для себя хлопочу, а для вас… Ведь большие ученики бьют маленьких? Ну, например, тебя? Да? О, я по глазам вижу, что бьют…

— Нет, не бьют, — твердо ответил Фунтик.

— Ах, какой ты… Зачем ты обманываешь меня? Этакой маленький, а обманываешь.

— Я не обманываю…

— А водку пьют? Ведь пьют… а?

Сколько инспектор ни пытал Фунтика, однако и на этот раз ничего не мог добиться от него.

— Ну, ступай теперь домой, — сказал он, наконец, когда уже самому надоело продолжать бесполезный допрос. — Да, смотри, не попадись кому на глаза, а то тебя еще, пожалуй, и поколотят…

Фунтик отправился в обратный путь. Осторожно миновав столовую, он вошел в маленькую дверь, которая вела в нижний коридор и отделялась темными сенями от лестницы вверх. Фунтик не успел сделать двух шагов по сеням, как в темноте чья-то сильная рука схватила его прямо за лицо и зажала рот. Потом несколько рук подхватили его маленькое тело и, как перышко, быстро потащили в верхний этаж. Фунтик хотел крикнуть, попробовал освободить одну руку, но это усилие было просто жалко в тех железных клещах, в которых находилось теперь маленькое тело Фунтика. Мальчик понял, куда его тащат, и от страха закрыл глаза. Когда его втащили в третий этаж, он заметил только, что тащившие его бурсаки были все в одном белье, босиком и в бумажных масках, из которых страшно сверкали темные отверстия для глаз.

— Я не ябедничал!.. — вскрикнул Фунтик, когда его втащили в Лапландию и, как кошку, бросили на кровать. — Я…

Этот детский крик, крик самого отчаяния, жалко потерялся в глухом шуме засвиставших в воздухе подушек. Наказание подушками в бурсе считалось одним из самых страшных. В каких-нибудь полчаса с самым крепким человеком делалась страшная рвота, а потом обморок. Фунтик очень скоро замолк под ударами подушек.

— Стой! — крикнул Епископ.

Бедный мальчик лежал на кровати без чувств. Один из бурсаков набрал воды в рот и спрыснул его. Фунтик очнулся и страшными глазами посмотрел кругом: пароксизм рвоты несколько облегчил его, и он ослабевшим голосом крикнул:

— Я не ябедник!.. Я не ябедник!

— На воздуси поднимай! — скомандовал этот же голос. Двенадцать рук схватились за одеяло, на котором лежал Фунтик, и ребенок полетел под потолок. Он с криком хватался маленькими ручонками за края одеяла, за державшие одеяло руки, но каждый раз опять летел кверху и с новой силой, со стоном, падал в одеяло. Вся комната и метавшие люди давно кружились в глазах Фунтика, и он с каждым взмахом начинал стонать слабее и слабее.

— Отпускай…

Двенадцать рук в последний раз подбросили Фунтика кверху, а затем быстро выдернули из-под него одеяло. Маленькое тело перевернулось несколько раз в воздухе, а затем прямо грудью пало на край железной кровати. Фунтик захрипел и мертвым движением сунулся прямо головой на пол. Изо рта у него хлынула кровь, мертвенная бледность разлилась по лицу. Палачи растерялись в первую минуту, а затем начали приводить в чувство маленького мученика.

— Я… не ябедник… — едва слышно прошептал Фунтик, хватаясь за разбитую грудь.

Его вспрыснули несколько раз водой, обтерли кровь и снесли в спальню первого класса.

— А ведь мы его тово… — задумчиво говорил Шлифеичка, почесывая в затылке. — Кабы плохо не было…

— Чего плохо-то?

— Да ударился он о кровать прямо грудью и кровь пошла… Пожалуй, еще помрет.

— А пусть дохнет, — решил Епископ. — Собаке собачья и смерть.

Как бурса ни бодрилась и ни утешала себя, однако она провела очень тревожную ночь, с нетерпением ожидая, что скажет утро. Шлифеичка проснулся первым и сейчас же побежал в спальню первого класса. Фунтик лежал с посинелым лицом и с запекшимися губами.

«Умер», — мелькнуло в голове Шлифеички, и он опрометью вылетел из спальни.

— Братцы, Фунтик-то умер… — побелевшими губами прошептал Шлифеичка, влетая в Лапландию. — Своими глазами видел… синий лежит… кровь…

Бурса опешила. Все переглянулись. Епископа передернуло.

— Как же это так? — растерянно заговорил От-лукавого. — Вдруг…

— Вот что, братцы, — предлагал Патрон, — главное, не тухни и не сдавайся Сорочьей Похлебке. Знать ничего не знаем, и кончено! А если кто развяжет язык, тому голову отвернем. Согласны?

— Согласны!

— Ну, теперь держись только крепче за землю, а чему быть — того не миновать…

— Эк, подумаешь, угораздило… а?.. — проговорил От-лукавого, сердито поглядывая на Епископа.

В это время в коридоре загремел утренний звонок. Сидор подходил по порядку к дверям и долго звонил своим медным колокольчиком. В спальнях все зашевелилось и загудело, как белый муравейник. Заспанные фигуры, в одном белье, на босу ногу, торопливо бежали в умывальную и на ходу утирались полотенцем.

— Сидор, у нас больной… — нерешительно остановил сторожа маленький бурсак.

Сидор, как деревянный манекен, зашагал в спальню первого класса. Маленький бурсак привел его к кровати Фунтика. Сидор даже отступился