Позже Малькольм Мориа действительно показал мне множество чертежей своего летательного аппарата и процитировал мне того самого Юнга. «Мы постоянно думали, что летающие тарелки есть наша проекция. Однако сейчас мы превратились в их проекцию. Волшебным фонарем я проецируюсь как К. Г. Юнг. Но кто управляет этими аппаратами?» Малькольму было бы легко ответить на вопрос Юнга: волшебным фонарем оперируют боги, прилетевшие, чтобы наблюдать гибель земного шара, ха-ха. Я достал старую рождественскую открытку с изображением летательного аппарата, напечатанную самим М. М., и отправил по указанному в ней адресу воодушевляющую телеграмму:

These deeds must be thought

After these ways; so it will make us mad.

Чтобы осуществить свою мечту, Малькольм Мориа оставил должность профессора Калифорнийского университета и приступил к изготовлению и продаже летательных аппаратов, снабженных восемью роторными двигателями по двадцать четыре лошадиные силы каждый, первобытных с точки зрения мирового уровня развития технологии, который он сам неустанно повышал. Я почувствовал, что теперь можно ожидать какой угодно авантюры. И мое предчувствие все отчетливее и отчетливее обретало черты реальности.

Но сначала сон. Наша с Мори авантюра, которая приснилась мне, состояла в том, что я, выступая в качестве советника некоего старика, которого называют Патроном, заставлю его стать диктатором Японии. По этому случаю мы с Мори организуем праздничное шествие. Нечто вроде факельного шествия нацистских штурмовиков 30 января 1933 года, приветствовавших Гитлера после его встречи с президентом Гинденбургом. Глядя на огненную реку, слушая грохот десятков тысяч военных сапог, Патрон стоит у окна номера «люкс» на двадцатом этаже отеля «Кэйо плаза», он пританцовывает, то улыбаясь, то плача, то громко смеясь!

Облик Патрона, несомненно, возник под влиянием реальной личности, в честь которой проводилось упомянутое факельное шествие. Это было комично. Во сне Патрон не был просто политическим властелином одной лишь нашей страны. Он стоял у окна, являя собой символ не столько народа Японии, сколько всего человечества. В Коране есть такая строка: «Абрахам! Ты поверил своим снам! В них и вправду есть ясное знамение!» Патрон в моем сне взывал ко всему человечеству: «Люди! Все верьте снам всех! В них и вправду есть ясное знамение! И все ваши сны сливаются в мою фигуру, которая, объяв весь земной шар, возносится, словно на картине Блейка[12], в небо!» Мы с Мори старались превратить Патрона в символ господства над человечеством. Не правда ли, грандиозный сон, ха-ха.

Я на следующий день долго объяснял Мори всю грандиозность моего сна. Я ведь привык целыми днями разговаривать с Мори. Как и большинство родителей наших детей. Я разговаривал с ним и о вещах, ему доступных, и о вещах, совершенно ему недоступных. Дело в том, что недоступное его пониманию теперь покроется тонким налетом моих слов, подобно тому как даже в закупоренном подземном хранилище накапливается пыль, и в один прекрасный день слова эти, возможно, самовоспламенятся и заполыхают. Во всяком случае, Мори не отвергает моих слов. Переданные с помощью удивительного механизма слуха в подземные хранилища его мозга, они скапливаются там, как песок в песочных часах.

В связи с этим я подумал вот о чем: призывы из космоса, обращенные к древней Земле, где еще не существовало жизни, оседали на нее в виде космической пыли посланий, подобно песку моих слов в глубине ушных раковин Мори, и эта мельчайшая пыль, смысл которой оставался непознанным, все накапливалась и накапливалась и в конце концов самовозгорелась живым смыслом, в результате чего и зародилась жизнь, зародился наш далекий предок — амеба. Причем не исключено, что в космической пыли посланий содержались и зародыши цивилизации, определившие появление в нас молекул ДНК, что в. конце концов и привело нас к нынешнему атомному веку.

Я понимаю, что перехожу рамки, отведенные писателю-невидимке, но все же мне хочется сделать собственную приписку в виде вопроса. Не снимает ли с себя ответственность отец Мори в первую очередь как физик-атомщик и просто как индивид, утверждая, что нынешняя атомная цивилизация продиктована из далекого космоса волей, накапливающейся подобно космической пыли, и представляет собой единственно возможный путь, извне продиктованный планете, именуемой Земля, а следовательно, хомо сапиенс по собственному желанию изменить ничего не может? Возможно, именно поэтому отцу Мори не оставалось ничего иного, как бежать вместе со своим сыном в сон, в чем и состоит основная уязвимость его построений?

Знаете, я не хочу, чтобы вы спешили понять меня, ха-ха. Мне ясно, что вы сразу же начнете мне возражать, но поймите, я собираюсь рассказывать лишь о своих снах, хотя и это небезопасно. Правда, мне кажется, что не только рассказывать о своих снах, это-то безусловно, но даже и просто видеть сны опасно. Разве мало людей, которые, подобно братьям Иосифа, бросили бы сновидца в ров, сказав, что его сожрали хищные звери? Рассказывая Мори свой сон о факельном шествии, в котором участвовали мы с Мори, я предлагал ему свое толкование. Я наблюдал, как Мори, который сидел рядом, даже не пытался вникнуть в смысл произносимых мной слов, внимательно прислушивался к их звучанию и время от времени повторял одно из них, а я всё рассказывал и рассказывал, стараясь и для себя уяснить их смысл. Я пытался, уйдя в свой сон, размышлять о его смысле, и мне необходим был спутник, который помог бы идти правильной дорогой, — для меня Мори как раз и был таким реально существующим спутником.

Что было причиной того, что в своем сне, хотя и очень смутно, я увидел празднество по случаю захвата власти Патроном, столь схожее с факельным шествием 30 января 1933 года после прихода к власти Гитлера?

— Я, Мори, во сне хотел, чтобы мы с тобой изобразили Патрона человеком, наконец добравшимся до огромной власти, а у сна своя логика — вот и возникла ассоциация Патрона с Гитлером. Если бы рассказать об этом Патрону, он бы рассмеялся. К нему я не питаю особой вражды, а Гитлера глубоко ненавижу.

Но сон есть сон. У сна особая логика. Как же мне удалось в процессе сна преодолеть такое противоречие, а, Мори? Но ведь ты был вместе со мной? Ха-ха, тогда рассказывай, как все это было. Давай подумаем о Гитлере — но уже не из сна, — который в конце концов едва не стал настоящим Антихристом. Что это значит? В самом начале «Войны и мира» Анна Павловна Шерер говорит, что Наполеон и есть самый настоящий Антихрист. О таком Антихристе и идет речь. Это тот самый Антихрист, который придет до того, как явиться истинному Христу, и повсюду будет говорить, что божий день уже настал. Он будет говорить о неизбежности вероотступничества, появления неправедных, мертворожденных детей. Он будет говорить, что все пойдут за сатаной и будут творить ложь, распутство и всякий обман. Но действительно ли Наполеон был Антихристом? Всем известно, что в конце концов он потерпел поражение. Истинный Христос так и не явился, чтобы наказать Наполеона и тех, кто следовал за ним, и божий мир не воплотился в реальность.

Гитлер тоже хотел стать Антихристом, но и ему это не удалось, он провалился, правда, Мори? Гитлер посеял семена огромных бедствий, и они проросли, но Гитлера уничтожил отнюдь не Христос. Не бог, а люди. Так что и логически можно доказать, что Гитлер не смог стать Антихристом, правда? Ха-ха. Но, может быть, явление истинного Христа снова отдалилось, потому что Антихрист, именуемый Гитлером, был уничтожен, еще находясь в пеленках? Следовательно, ценность того, что люди своими собственными силами уничтожают тех, кто стремиться стать Антихристом, сопоставима с явлением Христа. Может быть, Христос раздражен тем, что ему никак не удается явиться? Ха-ха. Борьба людей, уничтожающих Антихриста до его появления, превращается в борьбу за жизнь без помощи бога. Но ее необходимо вести, Мори.