Я открыл дверь, выходившую на боковую палубу, и ледяной ветер отхлестал меня по щекам, а ночь дохнула в лицо солью. Я справился с дурнотой и долго смотрел на волны, собираясь с силами, чтобы броситься в воду.

Я ждал долгие часы. Мужество покинуло меня, медленное, плавное движение воды загипнотизировало. На рассвете я погрузился в сон.

Сегодня утром я возобновляю отношения с «механической» жизнью: принимаю душ, бреюсь, одеваюсь. Беру телефон и вижу, что сообщения не ушли.

Устыдившись, стираю их.

* * *

Сегодня ночью я осознал сложность человеческой природы.

Мы часто изумляемся: «Как же так? Он, такой зрелый, мужественный, предприимчивый, успешный, – и вдруг покончил с собой?! Не похоже на него…»

Именно что похоже! Человек управляет своей жизнью и хочет укротить страдание. Умереть – пассивное действие, свести счеты с жизнью – активное.

Вчера вечером я полагал, что, если хочу остаться хозяином собственной судьбы и избавиться от боли, должен убить себя.

Меня подталкивали к смерти не отчаяние и не опустошенность души, а логика, воля. Вкус к могуществу.

Спасла мою жизнь обычная человеческая слабость…

* * *

Я только что проснулся и вдруг почувствовал на себе ее взгляд. Мама смотрела неласково, и ее разгневанное молчание побуждало меня к исполнению долга. Я должен перетерпеть ее смерть и жить дальше.

Философ Ален утверждал: «Лучшее, что мы можем сделать для любящих нас, – это быть счастливыми».

* * *

Экскурсия на Айону – остров в архипелаге Внутренних Гебридских островов, на западе Шотландии.

Мы топчем землю тысячелетнего кладбища – дикие травы проросли вокруг антрацитовых памятников, – потом входим в узкую часовню из грубого камня. Ее построили в эпоху раннего христианства, и с тех пор она стоит, обдуваемая ветрами столетий. Гид сообщает, что в здании великолепная акустика.

Наша подруга Карин Дейе – певица, меццо-сопрано, она выступает в Опера Гарнье и нью-йоркской Метрополитен-опере.

– Спой, Карин.

Она колеблется всего полсекунды, поднимает красивые ореховые глаза к потолку, дарит нам мимолетную улыбку, и мы понимаем, что ее голос тоже жаждет устремиться ввысь, под своды.

Карин поет арию из оперы Россини, ее меццо звучит свежо и наполненно, она умело управляет дыханием. Свет вьюнками стелется по стенам. Солнце Италии согревает северную атмосферу.

Момент благодати.

Мне кажется, что изумленные камни затаили дыхание и склонились перед этой женщиной. Церковь стала гнездом, защитой от жестокостей мира, она велит нам сконцентрироваться на главном. На красоте.

* * *

Музыка постепенно возвращает меня к жизни.

Сегодня, несмотря на качку, Николя Стави играл Листа. Соната-фантазия «По прочтении Данте» захватила меня, а пьеса для фортепиано «Утешение» № 3 ре-бемоль мажор перевернула душу. После концерта я не только стал другим – более чувствительным, живым, обновленным, – но и осознал, что эти названия, на которые я, как приверженец Моцарта и Шопена, не обращал никакого внимания, обескураживающе точны. Данте в «Божественной комедии» ведет нас к мертвым, из Ада в Рай через Чистилище, и Лист сумел сочинить зеркальное музыкальное отражение великого текста. Во всяком случае, мне так кажется. «Утешение» нельзя было назвать точнее: эта вещь вытянула меня из тьмы горестей и заставила почувствовать себя несказанно живым.

* * *

Ян, как и я, слушал Николя со страстью и благодарностью, ибо его интерпретация возвышала нас. Мы вдохновлялись «хором» рука об руку.

Между тем многие покинули зал, не выдержав и половины концерта. Почему? Дали гонг к ужину…

Подобное поведение ошеломляет меня. Обывателям устраивают свидание с великими – Данте, Листом, – посредником выступает вдохновенный пианист, а они встают и выходят, чтобы… не опоздать на первую смену!

Наверняка слушают животом.

Что может быть загадочнее музыкальной глухоты?

Разве что тонкое чувственное восприятие музыки?..

* * *

Возвращение на сушу. Круиз окончен.

Нам странно, что земля твердая и неподвижная. Мы вновь обрели ноги, и они кажутся ужасно медлительными. На ходу появляется странное чувство, ты словно бы застрял на месте. Все дело в привычке к безостановочному движению океана: на воде ты не останавливаешься, даже если сидишь или лежишь.

Хромота никуда не делась…

Не важно, прогресс есть. Эпизод с мысленной попыткой суицида, пережитый в каюте, излечил меня от любого покушения на свою жизнь. Страница перевернута.

Вчера, в последний вечер, мои друзья пили шампанское, вдохновляемые Карин, а я читал Николя давние наброски о Шопене. Ему понравилось, мы поговорили, перешли к инструменту и решили сделать музыкально-литературную композицию. Желание писать почти вернулось ко мне, мягко подтолкнув в сторону будущего.

Начинается новый этап траура. Или я сам его начинаю…

В конечном итоге круиз, хоть и отягощенный тяжелой печалью, возродил меня.

* * *

Три собаки делят со мной жизнь, хотя вопрос «Кто тут главный?» до сих пор не решен.

Фуки, ее меховое величество, находит для себя трон в любом месте, а всех двуногих считает своими подданными. Свирепая и молчаливая, спокойная и высокомерная, она самым естественным образом царит и правит. Приказывает ничтоже сумняшеся, получает, что хочет, и удаляется. Эта государыня японской породы – великолепная, недоступная, высокомерная – иногда щурит глаза и улыбается нам. Недолго, потому что сразу задается вопросом: «А заслуживают ли они моего внимания?» Фуки спустилась с небес и соглашается жить среди нас, но с негодованием отшатывается, если незнакомец хвалит ее или пытается приласкать. «Разве вам не достаточно того, что я здесь?!» Расфуфыренная, лощеная, гладкая, безупречная с раннего утра, эта элегантная красавица все делает неизменно грациозно, она просто не способна на неловкие движения. Лапы у нее тонкие, осанка горделивая и слегка жеманная, как у балерины. Фуки наверняка не понимает, как это она, такая красавица, попала в заурядный мир, и лечит разочарование долгими сладостными сиестами.

Ей принадлежит ВСЕ. В Брюсселе и в деревне любая комната становится ее комнатой, где она милостиво соглашается приютить нас на ночь.

У Фуки, как у всех вельможных дам, есть тайная связь. Со мной… Я ее избранник. Она не желает, чтобы мимолетная прихоть уронила ее престиж, и потому выказывает нежное чувство только без свидетелей, когда вокруг нет ни людей, ни собак. Фуки целует меня, прикасаясь носом к щекам, потом требует, чтобы я разулся, и вылизывает ноги. Невероятно – в теле императрицы живет покорная гейша! Мне дозволяется погладить Фуки по спине и груди, почесать голову между ушами, приласкать теплый, нежный белый живот. Если наше уединение кто-нибудь нарушает, она тут же принимает аристократическую позу, изображая пресыщенное спокойствие.