И не каждый даже смелый человек решался идти в разведку именно по этим соображениям. «Пропал без вести» в те времена сродни клейму «предатель», но недоказанному. Родне уже не на всех должностях работать можно или детям учиться в техникумах или вузах. Много было в разведке детдомовских. К лишениям привычные и родни нет, не пострадает.

Илья почти при каждом выходе группы в поиск присутствовал. Не обязан был, но провожал. Однажды не выдержал, командиру взвода замечание сделал, хоть тот и по званию старше, и по должности выше.

– Товарищ лейтенант! Ну не дело бойцов посылать в германский тыл с нашими автоматами.

– Ты что, не веришь в силу нашего оружия? – сразу вскинулся командир взвода. – К особисту захотелось, старшина?

Командир взвода назначен был недавно, ранее пехотным взводом командовал, в разведке своя специфика есть, командир взвода о замечании старшины командиру роты доложил. Непорядок, младший по званию старшему осмеливается указывать. Витковский, командир роты, к себе старшину вызвал:

– Объяснитесь, старшина.

Илья пояснил, что, случись перестрелка, на звук выстрелов ППШ сбегутся все фашисты, уж очень характерный «голос». А на выстрелы из МП 38/40 солдаты вермахта внимания не обратят, есть шанс уйти, оторваться от преследования.

– Сам додумался? – задумался старлей.

– Никак нет. В разведке до ранения послужить пришлось. Командиром кадровый был, он всем премудростям обучил.

– Да? Не знал. А ещё что?

Илья и про сапоги немецкие сказал. У отечественных кирзачей и у немецких кожаных сапог подмётки разные следы оставляют. У наших подковки и гвоздики с круглыми шляпками, на немецких подковок нет и гвоздики квадратные шляпки имеют. На влажноватой земле следы хорошо видны и человеку сведущему многое скажут. Наши войска в тылу охраняли войска по охране тыла, сформированные из бывших пограничников, а ещё НКВД, а с 1943 года ещё и органы СМЕРШ. У немцев аналогом СМЕРШа была ГФП, гехаймфельдполиция. Кадры опытные, натасканные, зачастую использующие собак. И относиться к ним следовало серьёзно, ГФП – противник сильный, достойный.

Когда короткое повествование закончил, Витковский спросил:

– А кого ты фрицами назвал?

– Да германцев же. Я на Западном фронте раньше воевал, их так называли.

– В первый раз слышу.

Это да, на разных фронтах мог быть разный лексикон. Позже Илья сталкивался с этим не раз. Он попросил старшего лейтенанта озаботиться приобретением компасов и топографических карт. В разведке сложно, а то и невозможно без часов, карт и компаса. Если часами наручными или карманными разведчики сами обзавелись – из трофеев, то с остальным плохо. Наши, отечественные, карты хранились на складах недалеко от границы и сгорели при бомбёжках или были захвачены немцами. И оказались в дефиците, желанным приобретением любого командира – от взводного до командира батареи или полка. Такая же ситуация с компасами. Если часы наручные можно было снять с пленного или убитого немца, то компасы у немецкой пехоты не водились, только у офицеров. Поскольку немцы к войне готовились заранее, качество их топографических карт было на порядок выше нашей продукции. Уже перед началом войны немцы позволяли себе нагло совершать полёты над нашей территорией, вести аэрофотосъёмку, корректировать карты. Кроме того, на западных землях, перешедших к СССР по договору Молотова – Риббентропа, далеко не все были рады приходу коммунистов, служили агентурой для немецкой разведки.

На фронте учились ведению боевых действий быстро. Причём неудачи, если их анализировать, опыта приносили больше. Другое дело, что не все были способны делать выводы. В сорок первом-втором годах людей жалеть не было принято. Ставилась цель – и изволь выполнить её любой ценой. Даже считалось, что, если потери были невелики, стало быть, заслуги командира в том нет, просто противник на данном участке оказался слаб. А только одолеть врага при минимальных потерях – особое искусство, данное не каждому.

Илья, окончивший военное училище, волей-неволей наблюдал, как планировали и проводили боевые операции командиры Красной армии и современные, Российской армии. И сравнение было не в пользу Красной армии.

Уже к сорок третьему году научились сберегать личный состав, ибо это ресурс медленно возобновляемый. Для любой войны, особенно затяжной, вопрос ресурсов самый важный. Победит тот, у кого их больше – людских, материальных, энергетических, финансовых. Весь план вторжения Германии в СССР был рассчитан на войну молниеносную, не зря план «Барбаросса» был планом блицкрига, войны молниеносной. И стоило войне затянуться, как Германия была обречена на поражение. Продержалась несколько лет только за счёт трофеев захваченных стран, их экономики.

Илья уже месяц прослужил в новом подразделении и на новой должности, освоился. А потом в роте подряд две неприятности. Одна группа из четырёх человек ушла в поиск и не вернулась, через двое суток другую группу постигла та же участь. И ладно бы новички, можно было списать на отсутствие опыта, а то ведь опытные бойцы, группы сработанные. Сработанность, слаженность в разведке – великое дело, когда понимаешь сослуживца с полувзгляда, с полуслова и твёрдо знаешь – не подведёт тебя товарищ. Обе неудачи случились на одном участке фронта, и, как выяснилось, не случайно. Предательства быть не могло, командир группы узнавал конкретную задачу за несколько часов до выхода. Оставалось одно – на немецкой стороне появился сильный и опытный контрразведчик. В ГФП или гестапо, но был. Илья узнал, что готовится новая группа. Командованию надо было знать обстановку у противника и требовался «язык». И потерю двух групп командование не считало серьёзной – всего-то восемь человек! Да в любой атаке даже на небольшой населённый пункт счёт идёт на сотни.

Что до Ильи, он считал, что переходить линию фронта надо на другом участке, так больше шансов вернуться, чем с маниакальным упорством повторять попытки. Врага переигрывает более умный и хитрый, чем упрямый. Новую группу, ввиду важности задания, возглавлял командир взвода, с ним трое разведчиков. Один минус был: несработанность. Она вырабатывается не одним рейдом или поиском во вражеский тыл. Но начальству виднее. Группу повёл к передовой траншее командир роты. Разведчики вышли на нейтралку около полуночи. Немцы как раз в это время меняют часовых. Через час группа должна подобраться к передовой траншее немцев, если всё пойдёт благополучно. На нейтральной полосе, которая в данном месте метров семьсот шириной, могли быть «сюрпризы» в виде минных полей, спирали Бруно, колючих заграждений. А ещё учитывать надо, что, кроме дежурных пулемётчиков и часовых, есть ещё ракетчики, периодически пускающие осветительные ракеты из сигнальных пистолетов. Выстрел, ракета взмывает вверх, загорается ярко, раскрывается маленький шёлковый парашютик, и ракета медленно, около сорока – сорока пяти секунд, опускается, озаряя круг метров сто диаметром мертвенно-белым светом. И любой объект, особенно если он передвигается, отбрасывает тень, хорошо виден. Тогда пулемётчик начинает огонь и патронов не жалеет. Если группу засекут на нейтралке, шансов вернуться в своё расположение немного. К пулемётчикам присоединятся ротные 50-мм миномёты, накроют минами. Потому, прежде чем выйти на нейтралку, её внимательно изучают в бинокль. Где-то ложбина есть, в другом месте воронка от крупного снаряда или авиабомбы или сгоревший танк. Всё сгодится как укрытие при обстреле. Пулемётный или миномётный обстрел не будет длиться вечно: десять-пятнадцать минут – и огонь стихает. И надо набраться терпения и лежать без движения, потому что и пулемётчики, и часовые будут наблюдать за подозрительным местом. У нашей пехоты есть только часовые. Ракетчиков нет, поскольку нет ракет на парашютиках, и существуют они только в авиации для подсветки крупных целей. И с пулемётами, как и боеприпасами, в Красной армии в 1941–1942 годах было худо. Но и ракетчики, и пулемётчики своеобразными индикаторами были. Если перестали ракеты пускать, толковый командир пехотной роты или взвода насторожится сразу. Темнота и тишина у немцев – значит, к нам разведгруппа немецкая пробирается. Тут уж часовым прислушиваться надо, а то прирежут или «языком» возьмут.