Пьетро медленно усмехнулся, взглянув на Цецилию. Ну конечно,от него-то не укрылась ревность, раздирающая ей душу. Да разве что-то скроетсяот этих быстрых, ястребиных глаз? И яркую розу среди серой монастырской полыниони высмотрели.

— Что нашел? — Все так же дразняще усмехаясь, Аретино вновьвзглянул в потайное окно и заслонил глаза ладонью, как бы не в силах глядеть насолнце:

— Ты посмотри! Нет, ты только посмотри!

И Цецилия снова покорно припала к окну.

* * *

Дария сидела на мраморной скамье, откинувшись на спинку, илениво плескала из кувшина воду себе на ноги. Ладонь еле двигалась; медленно,как во сне, падала вода с тонких девичьих пальцев. Розовые колени были вялоразведены, другая рука повисла вдоль тела. Опущена голова, поникли ресницы,задремали соски. Мерно, едва заметно вздымался живот. Если бы не размеренныевсплески, можно было бы подумать, будто девушка спит. Было что-тообреченно-покорное во всей ее позе, в склоненной голове. Чудилось, этоолицетворение ленивой неги, терпеливого блаженства.

Цецилия невольно зевнула, такая власть расслабленностиисходила от этой картины. Пожалуй, подойди сейчас к Дарий мужчина, она и нешелохнется, даст овладеть собою, пребывая все в том же состоянии полузабытья,несокрушимой покорности…

«Так вот в чем дело! В покорности!» — вдруг осенило Цецилию.

Этим свойством она никогда не обладала, так же как итерпением. О боже, да неужели именно этого так недостает Аретино? Именно впоисках робости и стыдливости захаживал он по ночам в монастырь чаще, чемзазывал к себе во дворец красавиц куртизанок?

Но и в этом монастыре Мизерикордия, расположенном вотдаленном и тихом квартале, откуда видна лагуна, а за ней вдали — снежные горыФриуля, он находил игривых, порочных, ненасытных, умелых любострастниц, ибоесли в Нижнем монастыре и впрямь обрекали девочек служению богу, то Верхний былне чем иным, как вместилищем утонченного распутства, весьма небрежно прикрытогочерной рясою.

* * *

К изумлению Цецилии, Пьетро не кинулся в купальню тотчас жеи не подмял под себя дремлющую девицу. Может быть, понял, что в этом случае неминовать скандала, да еще какого! Или уже тогда созрел в его уме лукавыйзамысел, который теперь начала приводить в исполнение Цецилия, ледяным голосомприказав сестре-воспитательнице Дарий тотчас после трапезы явиться в Верхниймонастырь и доложить сестре-экономке, что в наказание она, сестра Дария, должнапровести ночь в келье искушений.

Дария побелела, бросилась было к аббатисе, чтобы взмолитьсяо снисхождении. Но та уже двинулась по трапезной, наблюдая, как монашки вкушаютпищу…

Глядя на сестру Цецилию, никому, ни одному человеку в мире,не пришло бы в голову, что она сейчас едва удерживается, чтобы не молить этудуру поменяться с ней местами. Хотя бы на нынешнюю ночь!

— Мать Цецилия! О господи, о святая мадонна! Вашепреосвященство, да проснитесь же!

Цецилия открыла глаза. Пухлощекое лицо сестры-экономкирасплывалось в предрассветном полумраке и казалось еще толще.

— Что, пожар? — сердито пробормотала Цецилия, успев,впрочем, порадоваться, что и при пожаре ее не забывают титуловать как следует.Что значит выучка! Если так пойдет и дальше… Однако расширившиеся от страхаглаза сестры-экономки не располагали к дальнейшим приятным размышлениям, апотому Цецилия сделала над собой усилие и попыталась обратить свой ум к деламземным: — Так скажешь ты наконец, что произошло?

Сестра-экономка кивнула и даже приоткрыла рот, но не смоглаиздать ни звука. Белесые глаза ее вдруг задрожали и как бы вытекли на щеки, иЦецилия с изумлением поняла, что зловредная сестра Катарина, последний оплотистинно монастырского начала в Верхнем монастыре, плачет! И Цецилии показалось,что она содрогнувшимся сердцем прозрела ответ за мгновение до того, как сестраКатарина наконец-то смогла выдавить из себя ужасные слова:

— Сестра Дария… повесилась!

Цецилия еще мгновение глядела в плачущее лицо незрячими,остановившимися глазами. Не сразу до нее дошел смысл фразы, а еще — открытие,что за окном разгорается рассвет и, значит, она проспала у себя в покоях (языкне поворачивался назвать их кельею!) всю ночь обольщения Троянды.

О дьявол, какую прескверную шутку сыграло с ней вчерашнеефриульское! Значит, вместо того чтобы отправиться к келье искушений и всю ночьнаблюдать за Аретино и Дарией… Вечером она впала в такое уныние, так терзаласьревностью, что не выдержала и достала заветную фьяску с фриульским. Выпилабокал, потом еще, еще, и… сон сморил ее. Кажется, она даже перестала смешиватьвино с водой, как положено даме, если она не хочет прослыть дикаркою. То-тоголова сейчас так и идет кругом! Схватив кувшин, в котором всегда было налиторазбавленное вино, Цецилия жадно глотнула, не заботясь, что розовые струйкильются на грудь, пятная белую кружевную сорочку и выдавая содержимое кувшина.Впрочем, сестра Катарина рыдала и ничего вокруг себя не видела, а у Цецилиидостаточно прояснилось в голове, чтобы суметь наконец встать и надеть халат.Она подхватила под руку сестру Катарину и толкнула дверь, ожидая увидетькоридор, заполненный перепуганными сестрами, однако вокруг было пусто.

— Кто-нибудь еще знает? — с тревогой прошептала она, исестра Катарина так усердно затрясла головой, что брызги слез полетели во всестороны:

— Нет! Я сразу к вам… Я шла в кладовую, смотрю — кельясестры Дарий отворена. Заглянула — а она лежит на полу, на шее петля…

«Лежит? — изумилась было Цецилия. — Висит, наверное?» — нотут сестра Катарина вся сморщилась, намереваясь разразиться новыми рыданиями, иЦецилии пришлось ногтями вцепиться в ее пухлую руку, чтобы заставить молчать.

Хвала мадонне, если все спят, дело можно уладить без шума.Вынести несчастную грешницу в сад… там много укромных уголков! В Нижнеммонастыре знают, что Дарию перевели в Верхний. А здесь о ее присутствии не зналникто, кроме Катарины и самой Цецилии. Ее долго не хватятся, может быть,никогда. И слава богу, потому что самоубийство монахини вызовет немедленныйскандал: не миновать комиссии из Ватикана, не говоря уже о Совете десяти,который тут же пришлет в монастырь своих досмотрщиков, и даже связи Цецилии (всмысле, любовные связи с тремя дожами из этой десятки!) окажутся бессильны.Нет, конечно, похороны безумицы должны быть проведены в строжайшей тайне. Еебыстрый ум мгновенно нарисовал себе эту картину… которая, впрочем, тут жеразлетелась вдребезги при одном только имени, мелькнувшем в памяти Цецилии.