В январе 1933 года национал-социалистическая партия, в которой я на тот момент состоял уже два года, пришла к власти. Я, как и все, думал, что ей удастся восстановить политическое равновесие и способствовать возрождению страны. Я даже надеялся, что это приведет к восстановлению монархии, системы, отвечающей уважению, которое немецкий народ традиционно испытывает к власти. Монархия, по моему мнению, гарантировала бы более-менее нормальную эволюцию и предотвратила бы революционный кризис.

Разочарование настигло меня почти в самом начале нацистского правления. Гитлер изгнал из правительства консерваторов, лидером коих являлся, что послужило поводом для моей тревоги. Однако меня сдерживало впечатление от поджога Рейхстага. Теперь я знаю, что это преступление было срежиссировано самими национал-социалистами с целью достижения большей власти. По всей Германии они сеяли страх перед вооруженным коммунистическим восстанием. Они внушали, что этот поджог, организованный ими самими, был сигналом для второй красной революции, которая ввергла бы страну в кровавую пучину гражданской войны. Тогда я верил, что благодаря своей энергии Гитлер и Геринг спасли страну. Сейчас я знаю, что, как и миллионы других, был обманут. Однако почти все немцы, населяющие рейх, до сих пор находятся во власти этого обмана. Мне пришлось бежать за границу, чтобы узнать правду.

Поджог Рейхстага, организованный Гитлером и Герингом, был первым шагом в колоссальном политическом надувательстве. Опираясь на это якобы коммунистическое преступление, лидеры нацистской партии заставили президента Гинденбурга подписать так называемый «Закон о подозреваемых», разрешающий упрощенное приведение в исполнение приговора к смертной казни. Благодаря этому закону нацисты заставили замолчать всех своих политических оппонентов.

Тот же закон, «в целях защиты народа и государства», гестапо использовало как предлог для незаконной конфискации моей собственности. Этот так называемый закон противоречил всем основным конституционным гарантиям личной свободы, свободы совести и убеждений, временно отмененным до сих пор. Эта чрезвычайная мера стала обычным орудием правительства.

Месяц спустя дрожащий от страха рейхстаг, сто депутатов которого были арестованы и заключены в тюрьмы, проголосовал за этот закон, передающий все полномочия правительству и лежащий в основе правительственного самоуправства с 1933 года. Так начался ряд революционных актов, теоретически облеченных в законную форму, а на деле базирующихся на преступлении и лжи. Общественное мнение других стран никогда не протестовало против этих актов.

Сейчас я больше не сомневаюсь. Я утверждаю, что все «законы», все указы, изданные национал-социалистическим правительством, незаконны. С юридической точки зрения они не имеют законной силы, поскольку базируются на преступлении и злоупотреблении доверием.

Гитлер пришел к власти, прибегнув к политическим интригам. Своим существованием национал-социалистическое правительство не обязано какому-либо революционному событию, сравнимому с походом Муссолини на Рим. Гитлер торжественно поклялся фельдмаршалу фон Гинденбургу уважать конституцию, гарантирующую права человека и политическую свободу в Германии. Поджог Рейхстага – клятвопреступление, с помощью которого он узурпировал власть.

Сегодня я в этом убежден, но шесть лет назад я был обманут. Геринг, офицер прежней имперской армии, награжденный орденом «За заслуги», 1 марта, указывая мне на дымящиеся руины Рейхстага, сказал: «Это преступление совершили коммунисты; вчера я чуть не арестовал одного из преступников». Двумя месяцами ранее он позвонил мне домой, чтобы предупредить о том, что в Руре вот-вот разразится восстание, а я возглавляю список намеченных заложников. Об этом, мол, ему сообщили его шпионы в коммунистической партии. Как я мог сомневаться в его словах?

Поэтому я начал открыто сотрудничать с режимом. Вульгарный антисемитизм раннего периода не повлек непосредственных практических последствий, и я счел его не очень опасной уступкой общественному мнению. На моей родине, в рейнских провинциях, где население не настроено против евреев, такая глупость вызывала иронический смех над нацистами. Я был поглощен задачей, порученной мне главой правительства, а именно подготовкой плана перевода экономики Германии на «корпоративные» рельсы. В этом я видел свою политическую или государственную задачу.

Роковой день 30 июня 1934 года, когда Гитлер приказал жестоко убить своих революционных соратников, ужаснул меня и вызвал отвращение. В этой бойне было нечто абсолютно не присущее немцам. Это было настоящее варварство. Несколько месяцев спустя я на несколько месяцев отправился по делам в Южную Америку. По возвращении я обнаружил, что режим прочно утвердился и начал вводить в действие план строительства и перевооружения, который привел к отставке доктора Ялмара Шахта с постов министра экономики Германии и президента Рейхсбанка. С того момента я вступил в открытый конфликт с национал-социалистами.

Первый инцидент имел место в 1935 году. В Дюссельдорфе уже был распространен позорный антикатолический трактат. В нем повторялись самые смехотворные небылицы из устаревшего списка противников церкви, критиковались христианские догмы и мораль, папа римский, священники и религиозные ритуалы. Одну из брошюрок, распространяемых в Дюссельдорфе, принесли мне. К моему величайшему изумлению, она была подписана Вейцелем, полицей-президентом Дюссельдорфа. Он поставил свою подпись без упоминания своей должности, но этот трактат никак не мог распространяться без его попустительства и помощи.

Национал-социалистическое правительство ранее подписало с католической церковью конкордат, по которому последняя защищалась от подобных нападок, особенно со стороны официальных персон. В государстве, где законы действительно соблюдаются, автору столь скандального документа предъявили бы обвинение и подвергли бы судебному преследованию. Однако в национал-социалистической Германии это было немыслимо, ибо ни один судья не осмелился бы применить закон. Как государственный советник, я написал Герингу, привлекая его внимание к тому, что считал нетерпимым примером нарушения порядка. Геринг не ответил, но некоторое время спустя сказал мне, что приказал провести расследование. На этом все и закончилось.

Преследование католиков было лишь началом. С того времени нарушение порядка, беззаконие и произвол были главным оружием в арсенале национал-социалистов.

В сентябре 1935 года меня вызвали в Нюрнберг на внеочередное заседание рейхстага. Перед заседанием я узнал, что рейхстаг, по просьбе Гитлера и по соглашению с главнокомандующим армией генералом фон Бломбергом, должен будет проголосовать за закон, по которому прежний черно-бело-красный флаг империи заменялся свастикой национал-социализма. Я немедленно покинул Нюрнберг поездом, не став дожидаться заседания. С тех пор я не голосовал за позорные законы, принимаемые в Нюрнберге, которые возвели антисемитизм в ранг государственной политики, и даже в самых торжественных случаях, таких как свадьба моей дочери, которую посетил архиепископ Кельна (я пригласил Геринга, но он не приехал), даже тогда, когда нам приказывали вывешивать флаги, я ни разу не поднимал свастику над своим жилищем в Шпельдорфе.