ли золотом пердонце и кроется соль земли Русской. Но он тут же прогнал ее прочь. Потому что негоже отечественному Калике Переплывному соль земли Русской на злато менять. Хотя бы и неразменное.

И тут-то на берегу великой реки Харонь у сельца Кудыкино и возникает ситуация. Мэр Кудыкина сует руку в карман – и не обнаруживает золотого пердонца. А губа у Леля от клопиного укуса распухла, а когда спухла, играть на свирели он уже не мог. А Марусенькина кровь, которую Клоп в губу пустил, в Леле всходы дала, и Лель стал в женские одежды наряжаться и вести себя стал как-то двусмысленно. И голос его сильно изменился в женскую сторону. И вот с тех самых пор партию Леля в операх стали исполнять женские люди.

А наша гоп-компания плывет по вольной реке Харонь на восток. Над ними плывут облака лебединые, тучки воронистые, небо бездонное, а точнее – все семь неб бездонных. А на палубе Марусенька вдаль смотрит на предмет счастья. А Нупидор в этом деле содействие оказывает. Как бы намекает, что счастье-то – оно может и общим быть. А Калика Переплывный с Аглаем Трофимычем разговоры разговаривают о житье-бытье. А точнее – в данный момент Аглай Трофимыч рассказывает, как во времена оны с князем Олегом ходил в Царьград щиты к его воротам приколачивать. По реке Днепру.

История похода Олега в Царьград

– Вот как сейчас помню, – говорил Аглай Трофимыч, – Олег тогда еще немного варягствовал, то есть пограбливал понемногу, но меру знал. Потому как с тех пор как хазар порубил вконец, в окрестностях Киева, Новгорода, Среднего Новгорода, Твери, сел Завшивьево, Кудрявцево, Неурожайка тож, вблизи грабить стало некого. Вот он и почесал с ло́дьями и корветом «Вещий Олег», сработанным для этой цели, на Царьград, где, по слухам, золотишка было немерено по казнам, жилым домам, сберегательным банкам. А купола царьградских храмов и вовсе одним золотом были покрыты. Так что такой город грех не грабить. И вот мы шли цугом по реке Днепр. Лодей было несчитано, а мой «Олег» в арьергарде шел. Защищал последние лодьи от всяких незарегистрированных грабителей. Но оружия огненного боя на нем не было. Потому как оно тогда еще не было изобретено, а греческий огонь был только на греческих кораблях. Потому и назывался греческим. А не вятичским, кривичским, варяжским или там угро-финским. И из защиты был только вечный двигатель да корабельный нос, в железа обутый-одетый. И этим носом под управлением вечного двигателя лодьи Олеговы от врагов оберегал. То есть топил всех к чертовой матери.

И вот вышли мы к Черному морю. А там всякие греческие курорты – Херсонес, Севастополь, Одессополь, Николаевнес… и прочие мелкие – Ялтенес, Алуштинес и Феодосия… полис. Ну, в них мы несколько подзадержались…

И Аглай Трофимыч мыслью закучерявился, а взглядом вдаль устремился.

– Что замолчал, мил человек Аглай Трофимыч, – через некоторое время поинтересовался Калика Переплывный. – Подзабыл, что ль?

– Да нет, – вернулся в этот мир Аглай Трофимыч, – такое не забудешь. В курортах тех дамы-с отдыхали. Вот мы со всей Олеговой дружиной с них курортный сбор брали… – И опять вдаль взгляд устремил.

– Деньги, что ль? – уточнил Калика Переплывный.

– Да как вы можете?! – оскорбился Аглай Трофимыч. – Дружинники с женщин денег не берут. – И опять надолго замолчал.

Калика Переплывный его не торопил. Негоже человека из нирваны воспоминаний вытаскивать. Пусть попереживает, потому как кроме воспоминаний по части женского пола у Аглая Трофимыча в силу возрастного ценза ничего и не осталось. Аглай Трофимыч оглядел все вокруг пустым взглядом – и даже ни на секунду не остановил его на Марусенькиных белых ногах. Он был там, на курортах Черного моря, среди курортных дам и девиц. Ох-хо-хо, как молоды мы были, как искренне любили… Куда-куда вы удалились, весны моей златые дни… А потом Аглай Трофимыч собрался с собой и спросил:

– На чем мы остановились?

– На курортном сборе, – подсказал Калика Переплывный.

– Ага, так вот… Не все дружинники вернулись на свои лодьи в связи с сердечными делами по отношению к дамам на курортах Черного моря. Онеметчились в греки напрочь…

И опять замолчал. То ли сожалел, что сам не остался там в какой-нибудь Феодосии, не пустил корни и не наплодил маленьких Цыперовичей. Или Цыперовичитиди – на греческий манер. То ли просто снова и снова переживал подробности курортных сборов.

– Ну, а потом поплыли к Царьграду, – окончательно вернулся в сегодня шкипер, – а там ворота на замке. Стучали-стучали, а греки ворота ни в какую открывать не хотят. Мол, все наши дома, мол, как без предупреждения, мол, у нас не убрано и прочее ля-ля. Короче говоря, ворота не открывают. А при закрытых воротах как прикажете грабить? А?..

– Никак, – согласился Калика Переплывный.

– То-то и оно. Вот мы, значит, к ихним воротам щит Олегов и прибили. Мол, «Здесь был Олег». И поплыли обратно.

На сем Аглай Трофимыч свой рассказ закончил и опять глазом запечалился.

И опять поисковики соли земли Русской движутся по волнам Харони вдаль на восток. Потому что вот уже много веков как Русь из Европы превратилась в Евразию, и вся эта самая Евразия теперь земля нашенская. За исключением Казахстана, Узбекистана, Киргизстана, Таджикистана, Туркменистана, прочей Средней, Южной, Юго-Восточной и прочих Азий, типа Китайстана и Японостана. А еще дальше, там, на совсем востоке тоже когда-то была земля нашенская, в смысле «Юнона и Авось». Увы мне. Сердце мое пожилое кровью обливается.

А пока оно обливается, жизнь на корвете течет своим ходом. Аглай Трофимыч вдаль смотрит в размышлении, что день грядущий нам готовит. Калика Переплывный золотым пердонцем сам с собой в орла и решку играет. Сидоров Козел старшепомощничает и в таком качестве командует сам собой.

Нупидор, поглядывая на Марусеньку, тихо мечтает о счастье возможном.

А потом Аглай Трофимыч приказом по команде назначил Марусеньку Женщиной на корабле. А Калика Переплывный, человек престарелый, опытом умудренный, стал почетным генералиссимусом. Почему, спросите вы меня, генералиссимусом? А я вам отвечу: уж больно слово красивое.

И только Клоп никакого назначения не получил. Потому что на данный момент не заслужил. Ну, он и не претендовал. Но обиду, наверное, затаил. Я бы на его месте за такой игнор а-ля дискриминация по биологическому принципу обязательно затаил.

И вот тут у Сидорова Козла зародилась идея, что было бы неплохо случай возведения всех во все отметить как положено. И это был тот случай, когда только что приобретенный на всякий