— Что в этом такого? — невинно ответил принц. — Дочери герцога — это мой военный трофей. военными трофеями принято хвастаться и любоваться.

— Магической ересью!.. — шипела королева, сжимая кулаки. — А не трофеями! Принц и ухом не повел.

«О-о-о, ваше высочество! — насмешливо заметила Эвита, летая над головой принца — А

яйца то у вас стальные. Узнай ваша матушка о ваших суперспособностях, человек-паук вы мой, она и вас бы не пощадила, так? И каково это, каждый день слышать от собственной матери эту злобную словесную роту?»

«Я в вашей жалости не нуждаюсь», — зло отчеканил принц.

— У них же, как будто, вырезаны магические способности, разве нет? — преспокойно заметил он. — Кобра лишена своих ядовитых зубов. Я сам видел королевское клеймо.

Ваш еретик-чернокнижник постарался на славу. Что вы так переживаете?

Эвита ахнула; в памяти ее воскресло какое-то видение, ожегшее болью, сильной болью.

Всплыла в воспоминаниях картинка — глубокий, дымящийся черный ожог, наливающийся отеком.

Ожог в виде красивой трехлепестковой лилии. Изящный, маленький изящное рабское клеймо.

На бедре, выше колена.

Там, где мужчинам смотреть неприлично.

Там, где не осмелился бы ее тронуть ни один солдат.

Ни один вельможа.

Никто вообще.

Кроме этого жестокого и властного человека.

Принца.

«Вы что, клеймили меня?! — ахнула Эвита. — Клеймили своей печатью, как корову какую-то?! Вы! Это вы сделали, лично! А никакой не чернокнижник»

Принц и ухом не повел.

Смотреть на него стало невыносимо.

Эвиту всю трясло, она не могла унять дрожь. Та пробирала ее до самых костей, девушке показалось, что ее охватил какой-то приступ. Паника накрыла ее с головой, дышать стало трудно.

«Ненавижу! Как же я ненавижу вас! — выдохнула она. — С вами у меня связано одно лишь воспоминание — унизительная боль. Я ненавижу вас, слышите?! слышите, вы?!

Кровопийца! Как у вас рука поднялась?! Если вы сами маг, то как вы могли искалечить такого же, как вы, человека?! Хотели уничтожить всех, чтобы остаться единственным и самым сильным?! Отняли дар лично вы! Сами! Насильно!

Это вам доставило удовольствие?! Слышать вопли жертвы?! Причинять боль?!

Извращенец! Гнусный извращенец! Маньяк! Что вы молчите?! Чудовище! Палач!

Кровопийца!

Принц молчал.

Только на щеках его расцвели пунцовые пятна, как от злости, да на губах заиграла мерзкая улыбочка.

— Помнится, на поле боя вам не требовался переводчик, когда вы посылали лиданийцев в бой! — не унималась королева.

«А свои мыслительные способности вы, вашество, от мамки унаследовали?

Смотри, какая умная! Вообще-то, она очень права. воевать бок о бок с людьми, и не знать их языка? Что-то тут не вяжется. Снова врете, вашество? Еще и лгун! Да вы весь сотканы из пороков! Хитрый, жестокий, расчетливый говнюк! Не принц, а интриган и негодяй!».

— Я с ними шел в бой, а не разговаривал о высоких материях, — едко ответил принц — И

уж точно не ухаживал ни за одним из них, пытаясь сделать предложение.

Королева злобно оскалилась.

Она подошла вплотную к принцу, заглянула в его глаза так пристально и страшно, что даже Эвите, летающей в отдалении от королевы, стало жутко.

— Ваше высочество, — процедила старуха злобно, — не забывайте, кому вы служите!

Если я хотя бы заподозрю вас… Если вы посмеете что-то задумать, вам пощады не будем

Танцуйте ваши танцы, учите языки, декламируйте стишки, или что вы там хотите декламировать, но никогда, слышите, никота не смейте смотреть на эту девчонку как на…

человека.

— Как на женщину, вы хотели сказать, — угодливо подсказал принц.

— Как на женщину, как на мужчину, как на осла, как на собаку, как на живое существо! —

выпалила королева яростно.

— Однако, какая у вас богатая сексуальная фантазия! — расхохотался принц.

— Смейтесь, смейтесь, — прошипела королева недобро. — Это даже хорошо, что вы смеетесь и не понимаете всей серьезности моих угроз. Герцог угрожал вас изуродовать —

так вот я так и поступлю, если узнаю, что вы посмели коснуться этой девицы.

«АЙ, ай, вашество! А во дворце нет, случаем, шпионов? — язвительно произнесла Эвита.

— Если есть, то вам не поздоровится за ваши последние… ратные подвиги!

Мамка вам обломает ваше… разящее копье! И поделом вам будет»

«Но и вам тоже не поздоровится, — невинно отозвался принц мысленно, тараща наглые глаза на мать. — Вам тоже. Вам — в первую очередь. Вы не блещете умственными способностями, например. Как вы думаете, почему вы слышите меня, герцогиня, если я опечатал и уничтожил ваш дар, м-м-м?»

Эвита смолкла, подавившись своими злыми речами. Мысли лихорадочно метались в ее голове.

Она четко вспомнила принца, то, как он напал на нее.

Догнал в темном коридоре, где почти погасли факелы.

Свалил на пол.

Эвита отбивалась, брыкалась, плакала и кричала, но совладать с сильным мужчиной не могла. Он бросил ее на живот, заломил руки за спину, неуважительно приложил коленом, связывая.

А потом бесцеремонно задрал юбку, обшарил спешно тело. И Эвита в ужасе подумала —

вот оно, самое страшное. Бесчестье, позор. Насилие.

Она забрыкалась, заколотила ногами, заплакала.

— Черт — хрипло ругнулся принц, — даже жаль портить такую красоту!

— Ничего, — раздался из-за его спины подлый, мерзкий голос. — Это скоро заживет, ваше высочество. И это будет просто девка, каких много. Вы с ней даже сможете поразвлечься как следует.

— Ради всего святого, нет! — завопила Эвита, извиваясь и заливаясь слезами.

— Дай-ка сюда факел, Жак, — велел принц. — Я хочу смотреть. Чтобы все прошло так, как надо.

— У меня не бывает осечек, — обиженно произнес тот, кого принц называл Жаком.

В полумраке его черный силуэт был почти неразличим, сливался с темнотой.

Но приказ принца исполнил; снял факел со стены и поднес ближе к извивающейся жертве.

Принц деловито ощупал ноги верещащей Эвите, рывком повернул ее на бок, оголил бедро.

— Тут — решительно произнес он. — Бей тут.

— Держите крепче, ваше высочество, — мерзко произнес Жак, посмеиваясь. — Она будет орать очень громко. И вырываться, хе-хе.

Дальше Эвита, почти впавшая в ступор от страха, не совсем поняла, что происходит.

Принц, склоняющийся над ней, вдруг одним сильным движением распрямился, как пущенная пружина, как тетива, как острая стрела, всем своим весом, всем телом ударил в грудь жуткого Жака.

Удар был такой силы, что Жака отбросило и разбило о стену.

Но этого было мало; в груди его, по самую рукоять, торчал кинжал.

Жак умер мгновенно, даже не успев понять, что происходит.

А принц, выхватив из его падающей руки факел, в его огне накалил какую-то маленькую вещицу и безжалостно прижал ее к бедру девушки.

В ушах Эвитвы все еще звенел собственный крик, и поверх него,