— Знаю. У меня гонтийский выговор, — согласился его спутник и засмеялся, глядя на светлеющий восток. — Но думаю, что при случае могу позаимствовать энладский выговор у тебя. Итак, мы плывем из Темере на лодке «Дельфин», и я никакой не господин, не маг и не Ястреб, а… как я себя назвал?

— Чеглок, господин мой.

И Аррен тут же прикусил язык.

— Практикуйся, племянник, привыкай, — сказал Верховный Маг. — Нужны время и практика, чтобы привыкнуть. Ты ведь до сих пор был только принцем. А мне пришлось играть разные роли, пока я не стал Верховным Магом — а это, по-моему, далеко не самое трудное дело — быть Верховным Магом. Мы плывем на юг, чтобы искать там эмалевый камень — такой голубой самоцвет, из которого вырезают всякие безделушки. Я знаю, он ценится на Энладе. Из него чаще всего делают амулеты, которые наговаривают против насморка, простуды, растяжения сухожилий, косноязычия, окоченения шеи…

Спустя минуту Аррен улыбнулся, и когда он поднял голову, лодка взбежала на длинную отлогую волну, и он увидел на самом краю океана светлый ободок, который внезапно вспыхнул золотым огнем.

Ястреб стоял, держась рукой за мачту, потому что небольшая лодка подскакивала на волнах, поднятых порывистым ветром; стоя лицом к солнечному восходу дня весеннего равноденствия, он что-то напевал речитативом. Аррен не знал Древней Речи — языка чародеев и драконов, но в этой песне он слышал и хвалу, и радость, а размеренный ритм напева напоминал чередование прилива и отлива, наката и отката волны или смену дня и ночи, которые всегда следуют друг за другом. На ветру кричали чайки, слева и справа по берегу уходили все дальше и дальше бухты Твила, и наконец путешественники вышли в залитые светом воды Внутреннего Моря.

Плавание от Рока до Хорта было не бог весть каким долгим путешествием, но им пришлось провести на море трое суток. Перед отплытием Верховный Маг настаивал на том, чтобы как можно скорее выйти в море, но как только они отчалили, он стал очень терпеливым. Стоило им покинуть воды Рока с их зачарованной погодой, как сразу же подул встречный ветер, но Гед не стал наколдовывать в парус волшебный ветер, как сделал бы на его месте любой заклинатель погоды; вместо этого он тратил целые часы подряд на то, чтобы научить Аррена, как вести лодку при крепком лобовом ветре в море, усеянном острыми, похожими на ощеренные клыки скалами к востоку от Исселя. На вторую ночь пошел дождь — порывистый и холодный мартовский дождь — и опять волшебник не стал творить никаких заклинаний, чтобы отогнать непогоду. На следующую ночь в тихой холодной туманной темноте они подплывали к гавани Хорта, и Аррен вдруг задумался о том, что еще ни разу за время их короткого знакомства Верховный Маг не прибегнул к помощи какой-либо магии.

Разумеется, он был прекрасным моряком. За три дня плавания Аррен узнал и изучил многое — гораздо больше того, чему он научился за десять лет, участвуя в морских гонках в бухте Берилы. Принц понял, что искусство магии и морское дело в чем-то похожи; ибо управляют силами неба и моря, подчиняя себе могучие ветра и приближая отдаленное. Так что Ястреб, и как Верховный Маг, и как морской торговец Чеглок, в сущности, имел дело с одними и теми же стихиями.

Ястреб оказался довольно замкнутым человеком, хотя и вполне добродушным. Неловкость Аррена, его неопытность в морском деле нисколько не раздражали волшебника, и принц думал, что, будь тот чуть поразговорчивее и общительнее, — лучшего товарища по плаванию и представить нельзя. Но Ястреб целыми часами молчал, погруженный в свои думы, а когда снова начинал говорить с принцем, голос его звучал отрывисто и почти грубо, и смотрел он как бы не на Аррена, а сквозь него. И хотя мальчик относился к нему с прежней симпатией и почтительностью, но его чувства были уже не столь пылкими, как вначале, поскольку Аррен испытывал смущение и робость перед Магом из-за его угрюмого характера. Возможно, Ястреб почувствовал это, потому что в ту туманную ночь, которую они провели в море близ берегов Ватхорта, он начал непонятный разговор о себе.

— Мне не хотелось бы завтра оказаться среди людей, — сказал он. — Я пытался убедить себя, что я свободен… Что в мире не происходит ничего плохого, и что сам я не Верховный Маг и даже не колдун. Ведь мне придется притворяться, что я некий Чеглок из Темере, что нет у меня никаких привилегий и ответственности. Старайся тщательнее обдумывать каждый свой шаг, Аррен, особенно когда приходится делать великий, решающий выбор. Однажды, еще совсем юным, я оказался перед таким выбором: между жизнью мирной и созерцательной и жизнью деятельной. И я, почти не раздумывая, кинулся на поиски приключений, как форель за мухой. Но каждый поступок, каждое действие, совершенное человеком, влечет за собой соответственные последствия, а те в свою очередь заставляют совершать все новые и новые поступки. И очень редко выпадает передышка — такая, как сейчас — между одним событием и следующим; это то время, когда можно просто жить. Просто быть на свете. Или спросить себя — кто же ты в конце концов, что ты собою представляешь?

Как может такой человек, думал Аррен, спрашивать себя, кто он и что он такое? Принц был убежден, что такие сомнения — удел юности, когда ты не успел еще ничего совершить.

Они раскачивались на волнах в безбрежной, холодной тьме.

— Вот почему я люблю море, — раздался в темноте голос Ястреба.

Аррен понял это; но все время в течение этих трех ночей и дней он был поглощен своими собственными мыслями — он думал о той цели, ради которой они пустились в плавание, об их поиске. И поскольку его спутник был явно не прочь поговорить, он спросил:

— Ты считаешь, мы сможем найти то, что ищем, в городе Хорте?

Ястреб покачал головой, что должно было означать «нет», а может то, что он ничего не знает.

— Может быть, — продолжал Аррен, — это какая-то эпидемия или поветрие, чума, которую несет с острова на остров и которая поражает злаки, стада и души людей?

— Чума — одно из проявлений Равновесного Целого, нечто вроде временного смещения равновесия. Но здесь мы имеем дело с чем-то совсем другим. Оно источает