куча бесполезных нагромождений разных шкафов, которые, как казалось практику, просто занимали свободное место и даже не закрывали окна. Однако зрение мужчины не подвело его: от входа и до самого чердака по полу, стенам и потолку тянулись следы когтей. По крайней мере, они выглядели именно так: разного размера и глубины, эти мелкие порезы десятками, если не сотнями рассекали поверхности архитектуры, прорезая дерево, как масло, и застревая в бетоне, словно рыбацкий крюк.

Но, поднявшись уже на освещённый чердак, Хантер увидел то, что и боялся увидеть — вся комната была покрыта свежей кровью и остатками как животных, так и людей. Старые коробки с хламом потеряли свою форму и обмякли из-за кучи алой жидкости, которая въедалась в картон, полки были опрокинуты, роняя ту самую тару, а в самом конце, под наглухо закупоренным окном, виднелось нечто похожее на алтарь: круг, контур которого был явно очерчен останками. А вокруг него находилось целое нагромождение разного хлама: коробок, мха, трута и веток, сложенных в некое подобие кровати. Но самое интересное валялось по линии этого круга: хаотично раскиданные высушенные внутренности и развешанные кишечники; на единственной стоящей полке находились головы оленей, кроликов и нескольких людей; в правом углу был целый чан чего-то, похожего на винегрет из кровавой каши, кусков тел, меха и клочков волос; а на подоконнике лежал старый погнутый обрез с открытым магазином, на рукояти которого висел такой же пропуск, который недавно вручил Уиллу Хэнк.

«Должно быть, матку выбили, — он сел на стул рядом с радио и покрутил ручку в попытках словить волну. — Всё указывает на гнездо, но гнезда нет. Сейчас ночь — даже если здесь что-то обитало, оно спит и начнёт двигаться только утром. Судя по размеру гнезда, это какой-то заблудший ходячий или тот же колосс. Мне же лучше — с одним я точно легко управлюсь. Осталось всё запереть и упасть спать — плёвое дело». Сделав всё, что хотел, он разлёгся за старым диваном и, стараясь не обращать внимания на запах, постарался уснуть — его лени с усталостью было слишком много, чтобы искать какие-то другие варианты.

* * *

— Шевелись! — раздался вдруг старческий голос издали. — Подъём! Ну же, вы, отбросы общества, сегодня у вас есть шанс превратиться из временных безработных увальней в вечно послушных рабов!

Рассекая воздух, по металлическим решёткам камер били девять хвостов кнута, и один лишь звук этого становился ночным кошмаром и предвестником адской боли для всего рынка рабов посёлка, а позже и города Хоуп. Хуже всего, пожалуй, было то, что у этого кнута была рука, которая направляла его — безошибочно точно наводила на слабые места и старые шрамы, рассекая их с новой силой.

Хантер очнулся в обычной камере раба. Побледневший от страха, он схватился за запертую дверь, но, взглянув на свои руки, сразу понял, что это сон — старая сморщенная кожа обволакивала его ладонь, а седые волосы закрывали обзор. Вдруг позади него раздался слабый кашель. Он обернулся и увидел то, чего боялся больше всего.

Сзади него, у заваренного окна, сидел мальчик. Простой кареглазый пацан в обмотках, который ждал своей участи — мотал день за днём в клетках внутри и снаружи здания уже больше трёх месяцев, не надеясь на лучшее. Остолбенев, наёмник сел рядом, пытаясь понять, что же за день из той бесконечно одинаковой череды ему предстоит пережить сейчас, но все его вопросы сразу же развеялись, когда дверь его камеры распахнулась, а в камеру вошел он — Надзиратель, изредка именуемый здешними как Габриэль. Этим местом, как это ни странно, заправляли всего два человека: старый сморщенный старик лет восьмидесяти — Хозяин, или же Гарсиа, и сорокалетний худощавый наркоман — тот самый Надзиратель. Отец и сын, которые решили повелевать чужими жизнями и часто делали это не без лишнего садизма.

— Ты опять оскорбил Хозяина, Ли, — тонким голосом прошептал Габриэль. — Мне сказали… О, сколько всего мне сказали…

Спина, полная шрамов, покрылась мурашками. Прямо как в те дни, от одного голоса Надзирателя у Уильяма из Джонсборо что-то скручивалось внутри в тугой узел. Если этот мужчина заходил в камеру, то её владелец уже не мог отделаться разговором — это было правилом. И, словно ожидание смерти, разговор с ним был страшнее самого процесса. Но только не в тот день, нет. Уильям «Из Джонсборо» Хантер отлично знал, что должно было произойти.

— Думаешь, ты особенный, а?! — нахмурив брови и пытаясь выпятить свои впавшие щеки, проговорил мужчина. — Почувствовал ветер свободы и решил, что всё можно?! Чёрта с два! Чёрта с два, сука! Развернись, когда я с тобой говорю! — Мальчик медленно встал с пола и, струсив с рваной ткани слой деревянных щепок, повернулся к оппоненту. — Что, думаешь, рассказал о своей тяжёлой судьбе какому-то бродяге, и всё?! Выкуп, ближайшая ферма, счастливая жизнь?! Нет… Нет! Ты умрёшь здесь. Я приложу все свои чёртовы усилия, чтобы твоя мордашка не увидела солнечный свет, который не пересекает решётку. Ты никогда не выйдешь отсюда. Никогда, слышишь меня?! — Кнут ударил у самого лица юного Ли. — Или… ты допустил возможность, — сказал он, остановившись, — что ты, рожденный от какой-то шлюхи хрен знает где, с папашей-мудаком, который, похоже, оставил тебя на верную смерть, сможешь уйти отсюда так скоро? Нет уж, сучонок. Ты здесь… надолго!

Воздух запищал, и из предплечья парня хлынула кровь. Габриэль, войдя в кураж, потянул кнут на себя, но это оказалось бесполезно. Мужчина взглянул на мальчика и увидел, что тот держал кнут рукой, в то время как немного выше ручейки крови спускались с рассеченной раны на орудие пыток. Парень лишь улыбался. Взъерошенные чёрные волосы с едва видимой сединой встали дыбом от страха, но он улыбался. Буря эмоций, ощущений и чувств бушевала в его голове, разбивала идеи, рушила варианты и сжигала мосты в будущее — был только он, только его противник и только тот кнут.

Собрав волю в кулак, Ли замахнулся что есть силы и ударил своего мучителя в челюсть. Тощий Надзиратель пошатнулся. Из разбитой губы хлынула кровь, но он не упал. Словно удар колокола, это разбудило всех и каждого. Не было ни одной клетки, хозяин которой не прилип бы как можно ближе к этому комку воли к жизни. Уильям «Из Джонбсоро» Хантер до сих пор помнил, что он шепнул в этот миг — что кричало в нём, что