Лорд Астуэл нахмурился:

– Профессор Гаррет? Артур был у него, а меня не поставили об этом в известность?

Тогда заговорил мальчик. Подняв голову, которая до того была опущена не столько из раскаяния, сколько из упрямства, он заявил:

– Я сказал ему, что, если он сообщит вам, я снова убегу и на этот раз утоплюсь. Он прекрасно знает, что я на это способен!

– Вы поставили его в неловкое положение. Чего вы хотели от него?

– Я хотел получить у него совет... и немного денег. Чтобы он помог мне уехать на корабле: его сын командует судном, принадлежащим Вест-Индской компании, и скоро должен отправиться в плавание. Я умолял его позволить мне дождаться его сына у него дома. Должен признаться, что он еще не согласился и попросил меня подумать три или четыре дня...

Сэр Кристофер, прихрамывая, приблизился к нему и твердо положил ему руку на плечо:

– А ваша мать, Артур? Как вы посмели оставить ее, когда ей оставалось так мало жить? Ее горе...

– Она мало думала обо мне в последнее время, – вспылил мальчик. – Она все ждала того человека, которому завещала меня, как будто я какой-нибудь комод или картина. Она думала лишь о нем! Я сердился на нее за это и подумал, что, когда она узнает о моем побеге, она поймет наконец, что я вовсе не хочу уезжать к этим проклятым французам!

– Может быть, она поняла? Но только она умерла, так и не поцеловав вас в последний раз. Мне кажется, это будет для вас достаточным наказанием, Артур.

В глазах ребенка показались слезы. Он поискал носовой платок и, не найдя его, рукой резко провел по глазам, повторив, сам не зная об этом, жест своего отца, когда тот был ребенком. Гийом сдержал улыбку, вынул из кармана белый батистовый платок и молча протянул его ребенку. Как будто это была оливковая ветвь...

Но сине-зеленые глаза мальчика, так похожие на глаза его матери, не смягчились. Так же как и голос, когда он спросил, отталкивая платок:

– Это вы мой отец?

Ничего не отвечая, Гийом подвел его к овальному зеркалу, висевшему против лестницы, и встал рядом с ним.

– А что вы думаете? – спросил он наконец. Мальчик взглянул в зеркало:

– Я похож на вас, это правда. Но это не доставляет мне удовольствия...

Он живо повернулся на каблуках, бегом бросился по галерее и скрылся в глубинах дома. Гийом, расстроенный сильнее, чем он мог предположить, подошел к владельцу замка и поклонился ему.

– Мне остается лишь поблагодарить вас за ваш прием, лорд Астуэл, и просить вас распорядиться, чтобы приготовили мой экипаж...

– Вы покидаете нас? – спросил тот, явно расстроенный. – Не значит ли это, что вы отказываетесь?..

– Я ни от чего не отказываюсь, кроме вашего гостеприимства. Это будет для вас тяжко после того, что произошло между... сэром Эдуардом и мной... Будет лучше, если вы уладите это дело в своей семье. И прошу вас указать мне какой-нибудь постоялый двор в Кембридже, там я буду ждать вашего решения. И главное, решения Артура. Вы сообщите мне об этом после похорон... на которых я хотел бы присутствовать, если вы назовете мне день и час...

– Я вас понимаю. На вашем месте я бы поступил так же. На Риджент-стрит есть хорошая гостиница. Скажите хозяину, что вы мой друг, вам там будет хорошо. По крайней мере, я надеюсь.

С неожиданной теплотой мужчины пожали друг другу руки. Это позволило Гийому обратиться к хозяину с просьбой:

– Вы позволите мне... сказать ей последнее «прости»... одному?

– Конечно. Вы знаете дорогу?

– Спасибо.

Поклонившись Лорне, Гийом направился к комнате, где лежала покойная. Возле нее оставалась лишь Китти, которая горько плакала, уткнувшись в кружева стеганого одеяла. Горе ее было столь глубоко, что она не услышала, как вошел Гийом, и тот постарался сделать так, чтобы его приход остался незамеченным.

Он долго стоял, не сводя глаз с этого бледного нежного лица, которого он больше никогда не увидит в этой жизни, которое больше никогда не загорится при виде его и не прижмется к его плечу. Все было кончено, и Гийом почувствовал огромную усталость, как будто земля вдруг потеряла свои краски и свой аромат... Он уже сожалел о том, что дал обещание задержаться на некоторое время в этой стране, которую он теперь ненавидел больше, чем прежде. Ему хотелось лишь скорее взойти на свой корабль, выйти в море, которое его никогда не подводило, а затем вернуться в Нормандию, в свой дом, спокойный и красивый, стоящий на возвышенности, открытой всем ветрам, и особенно увидеть улыбку Элизабет, его пятнадцатилетней дочери...

Стараясь не потревожить Китти, погруженную в горе, он в последний раз поцеловал тонкие и уже холодные пальцы покойной, в которые ей вложили маленький букетик роз и вереска, и, стараясь сдержать рыдание, сжимавшее его горло, на цыпочках вышел из комнаты. Когда он закрыл дверь, то увидел Лорну и снова поразился ее красоте и сходству с матерью.

Мысленно вспомнив худое костлявое лицо Артура, он подумал, как разделила себя Мари между этими двумя детьми. У одного были ее лучистые глаза на типичном лице Тремэнов, а вторая унаследовала ее необыкновенно совершенные черты, но глаза ее, как два сверкающих озера, образовывали на ее лице как бы блестящую маску, теплую и сверкающую.

Увидев его удивление тем, что он встретил ее здесь, она обратилась к нему с легкой улыбкой, которая мгновенно растаяла.

– Мы еще не сказали друг другу ни слова, – сказала она, – и мне очень жаль... Могу я вас проводить до кареты? Ее только что подали.

– Буду счастлив. Это очень мило с вашей стороны, и я благодарю вас.

Они спустились по дубовой лестнице, ступени которой слегка поскрипывали под их ногами, пересекли холл, не говоря ни слова. Но Гийом ощущал какую-то ласку, идущую от шелестящих складок ее пышного черного платья, и с наслаждением вдыхал легкий аромат, исходивший от нее. Они уже подошли к дверям, когда Лорна вдруг остановилась.

– Так, значит, вы – мой дядя? Трудно даже в это поверить, – произнесла она, впервые заговорив на французском, которым она, как оказалось, свободно владела.

– Почему?

– Если бы мой отец был еще жив, ему сейчас было бы далеко за шестьдесят. Мне кажется, вы намного моложе его.

– Меньше, чем вы думаете. У нас с ним была довольно большая разница в возрасте, но это ничего не значит для наших семейных связей. А вы моя племянница. Или, вернее, полуплемянница, поскольку у нас с братом были разные матери.

– Мне кажется, это лучше. Не спрашивайте меня, почему: я не смогу вам на это ответить... А теперь скажите мне: вы действительно собираетесь забрать Артура с собой?

– Только в том случае, если он сам этого захочет. Я не хочу, чтобы его принуждали.

– Но это была бы единственная перспектива для него. Конечно, при условии, что вы сможете дать ему хоть немного того, что он только что потерял. Может быть, вам трудно себе это представить, судя по его поведению, но он обожал мать. Что он найдет в жизни рядом с вами? У вас есть семья, которую вы могли бы ему предложить? Может быть, ваша супруга...