гнев, отрицание, что-то вроде экстаза и снова счастье. Затем я увидел страх и печальное смирение. Страшила ушел вместе с Недом, и все расступились, пропуская их, как новобрачных. Плечи Неда задрожали, когда он вошел в темноту. Это был единственный признак слабости, который я заметил.

После того, как они исчезли, не было никакого движения, и все вокруг меня замолчали, снова затаив дыхание и терпеливо ожидая знака. Они были не одни, я тоже не мог пошевелиться. Я все еще был слишком ошеломлен увиденным.

Не прошло и пяти минут, как я услышал крик Неда Грабера. Через несколько секунд я услышал леденящий душу смех демона, разорвавший ночь.

Конечно, я хотел бы сказать, что бросился в лес, чтобы защитить своего друга. Я даже был бы счастлив сказать, что убежал в ночь. Видит Бог, я хотел бежать, но мое тело не соглашалось. Мое тело решило превзойти меня. Мой первый удар случился прямо там, на лужайке. Я помню, как смотрел на красивое лицо Хелен, покрытое тревогой, и помню все пугала, которые нависали надо мной. Потом все потемнело.

Ну вот, я только что сказал, что у меня был первый инсульт, и это правда. Но остальные три, пришедшие сразу после первого, вероятно, и привели меня в этот проклятый «пенсионный центр». Единственная хорошая новость заключается в том, что отсюда открывается великолепный вид на весь Саммитвилл. Я не думаю, что когда-либо слышал о чем-то более странном, чем город размером с этот, имеющий свой собственный дом престарелых. Они называют это место Тенистыми акрами. Я называю это кошмаром.

Я здесь уже почти год, достаточно долго, чтобы испугаться. Сначала я надеялся, что смогу встать и ходить в течение шести месяцев, но в последнее время доктор Льюис почти оставил надежду, что я когда-нибудь снова смогу ходить. Наверно, в его глазах это чудо, что я вообще могу сам сесть в инвалидное кресло.

Ненавижу чувствовать себя беспомощным. Я ненавижу, когда медсестра бреет меня каждый день, и еще больше я ненавижу смотреть в зеркало, когда она закончила, и видеть, как мое лицо пытается соскользнуть с моего черепа. Левая половина моего лица застыла в застывшем крике страха. Правая половина лица выглядит так только тогда, когда я этого хочу, но левая половина просто застряла там. Застыла в беззвучном крике.

Мне одиноко в эти дни. Оуэн и Хелен обычно приходили раз в неделю или около того, но когда им наконец надоело смотреть на меня и слышать мое ворчание и стоны, они оба перестали навещать меня. Я не могу их винить. Смотреть, как человек борется, чтобы проглотить свою воду вместо того, чтобы просто капать ею на лицо, не может быть очень интересно, если вы понимаете, о чем я. Они ни разу не заговорили о том, что случилось на балу в честь Хэллоуина, и я, конечно, был не в том состоянии, чтобы заговаривать об этом сам. И все же мне интересно, что бы они сказали. Я подозреваю, что они оба притворились бы, что этого не было, притворяясь, что бедный старый Бен сошел с ума вместе со своими ногами и мочевым пузырем. Они, конечно, не предупредили меня заранее, и я думаю, что они продолжали бы жить во лжи и после этого.

Я провожу большую часть времени, глядя в окно и терпя. Я терплю потерю достоинства, которую, как мне кажется, вынужден терпеть любой парализованный человек: обтирание губкой, кормление, как будто я был ребенком—хотя в последнее время я наконец-то кормлю себя сам, слава Богу – и ношение одноразового подгузника вместо того, чтобы иметь возможность сидеть на унитазе, как это должен делать любой человек. Я терплю унижения, потому что должен. Нравится мне это или нет, но я калека в своем теле. Я просто хочу, чтобы часть моего разума тоже ушла. Тогда, может быть, я не буду чувствовать себя так чертовски плохо из-за того, что меня оставили на милость людей, которых я даже не знаю.

Я смотрю в окно по разным причинам. Иногда я смотрю в окно на город внизу и думаю о своей Эмме. Она бы полюбила Саммитвилл, я уверен в этом. Иногда я смотрю в окно только для того, чтобы почувствовать тепло солнца на своей коже. Но в основном я смотрю в окно и жду. Сейчас уже середина октября, и я знаю, что происходит там, внизу, в этом милом маленьком городке. Семьи собирают материалы для изготовления своих пугал, и все они планируют, какие костюмы надеть в этом году. Еще несколько недель, и Хэллоуин снова будет со мной.

Какое-то время у меня еще оставались иллюзии, чтобы защитить себя. Я действительно верил, что, по крайней мере, в старых добрых Тенистых акрах, я буду свободен от празднеств. Я знаю, что еще несколько месяцев попыток, и я снова смогу ходить. Я уже могу пошевелить пальцами ног, если очень постараюсь, и даже могу пошевелить правой ногой, если не возражаю вспотеть.

Но только сегодня утром я получил хорошие новости от доктора Льюиса. Похоже, Хелен хочет убедиться, что я не пропущу праздник, и она сама приедет, чтобы сопроводить меня на бал в честь Хэллоуина. Она даже сказала доктору Льюису, что сохранила наше прошлогоднее пугало. Он ждал в ее подвале того времени, когда мы сможем вместе пойти на бал.

Я все думаю об этих пугалах, и я все думаю о том, как пугало Альберта Майлза смотрело на меня, когда я был достаточно глуп, чтобы прикоснуться к нему. Я все думаю, что же это значило, когда он поприветствовал меня. Я даже боюсь, что знаю. У меня неприятное чувство, что в этом году в центре города может появиться еще одно пугало, с лицом, очень похожим на лицо Неда Грабера, только без плоти.

У меня есть еще худшее подозрение, что в следующем году будет еще одно, которое будет иметь сильное сходство с вашим покорным слугой. Наверно, это еще одна причина, по которой я люблю сидеть у окна и смотреть вниз на Саммитвилл: я все думаю, что с высоты трех этажей открывается прекрасный вид, и мне все время интересно, выдержат ли мои руки мой вес на то время, которое потребуется, чтобы открыть окно, и, может быть, просто высунуться немного слишком далеко.

Я почти уверен, что падение убьет меня. Но я боюсь умереть, боюсь, что, может быть, все то, чему меня учили в воскресной школе, было правдой. Они говорили, что