Нечто по ту сторону хватает мою руку и на мгновенье сжимает её мёртвой хваткой. Что то черное наполняет мою кровь, сводит судорогой все мышцы, сжимает сердце. Голос, тяжёлый как свинец, и отстранённый как шёпот воды звучит в моей голове. Слов не разобрать, но он зовёт меня, манит, касается меня изнутри. Точно невидимая снасть вдруг вонзает крюк в мою душу и теперь некто из тьмы пробует её на прочность, чтобы потом, медленно и неотвратимо, тащить меня к себе, во мрак… Я чувствую трепет этой невидимой нити… Понимаю, как она крепка… Ужасаюсь чудовищной силе того, кто держит её конец…

Я пытаюсь крикнуть, но звук застывает в горле. Небытие разжимает хватку и я бесконечно медленно заваливаюсь на бок. Мир переворачивается. Теперь тьма вытекает из отверстия в полу как ожившая нефть. Черные джунгли расползаются по стенам. Жуткие, животноподобные цветы распускаются на моей головой, пульсируя и пресмыкаясь как причудливые морские гады. В этом есть своя пугающая красота. Будто музыка смерти вдруг обрела форму.

Джунгли шевелятся, извиваются и медленно переползают с места на место, оставляя после себя чёрную слизь. Она медленно капает вниз, образуя длинные, мягкие сталактиты, которые, затем, втягиваются обратно и переползают на другое место. В воздухе разливается тошнотворный запах тухлятины.

Анюта сидит в углу, под альковом ожившей тьмы и с ужасом смотрит на меня. Теперь я совершенно отчетливо вижу, что её руки, плечи и грудь черны от слизи, и это кошмарное пятно разрастается, подбираясь к её шее. Но самое страшное, что моя правая ладонь теперь тоже черна. Всё гаснет.

Очевидно, я лежу без чувств некоторое время, потому что когда я прихожу в себя, Анюта уже на ногах. В окно врывался истошный лай Свифта, а снизу доносится голос Галины.

— Свифт, замолчи немедленно! Кому говорю, тихо! У вас там всё в порядке?

— Да, — сипло кричит Анюта, хотя её взгляд абсолютно безумен. — Всё нормально. Мы последнюю партию заканчиваем. Ещё 10 минут и спускаемся.

— Хорошо, — слышится ответ. — Свифт, да что на тебя нашло!? Тихо!

Анюта подскакивает ко мне и трясёт как погремушку.

— Вставай, вставай скорее! Надо всё заделать!

Я приподнимаюсь, потом сажусь, а затем вскакиваю на ноги и с ужасом оглядываюсь по сторонам. На втором этаже всё по-прежнему — деревянные стены, бильярдный стол, и распахнутое окно, в которое льётся жаркий июльский воздух. Никаких черных цветов и прочих ужасов. Даже дыру в полу Анюта уже успела на всякий случай засыпать журналами. Только запах падали всё ещё витает в воздухе, но затем пропадает и он.

— Я буду бить, а ты доску обратно заколоти, — говорит она дрожащим голосом. — Скорей, скоро папа вернётся! Ну же, чего стоишь?

Я мотаю головой. Всё что угодно, но к той дыре я больше не подойду.

Анюта кривит рот:

— Ладно, я сама. Бей тогда. Сильно!

Она суёт мне кий, но я никак не могу его ухватить: моя правая рука плохо мне подчинялась, точно я отлежал её во сне. Наконец мне удаётся совладать с ней и я почти не глядя несколько раз бью по шарам. Удары гулко отдаются в моей голове. Мне кажется, что я всё ещё слышу тот леденящий кровь голос.

Анюта тем временем вставляет доску на место и прыгает на неё сверху. Доска встаёт идеально. Осталось забить гвозди. Она начинает сгребать их с пола, но тут мужество её покидает. Она снова плачет, закрыв рот обеими руками и отползает в угол, сразу будто уменьшившись вдвое. Мучительный приступ стыда придаёт мне сил. Подхожу к ней, что то говорю, потом помогаю встать и подвожу к столу:

— Ещё немного… Просто покатай шары… Хотя бы руками… Мне нужно будет забить гвозди…

Анюта кивает.

— Хорошо…

Двигаюсь как робот. Быстро собираю гвозди, выпрямляю их, вставляю в те же отверстия и начинаю забивать гвоздодёром. Звук выходит слишком резким, даже стук шаров не помогает, к тому же Анюта бьёт кое-как. Догадываюсь накрыть шляпку краем рубашки и через несколько минут загоняю все гвозди обратно. Потом двигаю на место стопки журналов и отхожу в сторону. Чтобы это ни было, мы закончили.

Анюта откладывает кий. Мы переглядываемся с видом людей, закончивших прятать труп ребёнка, которого они случайно убили. Всё что нам сейчас хочется, это как можно скорее покинуть это ужасное место. Анюта закрывает окно и поднимает крышку люка.

— Идём… — говорит она. — Пора… Папа скоро придёт…

Я киваю и спускаюсь первым. Мама Анюты стоит на кухне, спиной к нам. Её голова склонена к плечу.

— До свидания, — выдавливаю я.

— До свидания, Лёша, — эхом отзывается она, не поворачиваясь. — Заходи ещё к нам в гости…

Толкаю дверь и выскакиваю наружу. Солнце, небо, и свежий воздух едва не сбивают меня с ног. Я не могу надышаться и налюбоваться миром. Спешу к калитке и разматываю тяжёлую цепь. Это всё сон… Просто дурной сон… Галлюцинация… Это от жары или от усталости… Ничего этого нет… Всё хорошо…

— Пока…

Анюта стоит на крыльце и отрешённо смотрит на меня. Только сейчас понимаю, как она повзрослела и изменилась за последние несколько дней.

— Пока… — отзываюсь я.

Выскакиваю на улицу и плотно затворяю за собой калитку, спеша оставить все ужасы позади.

— Придёшь завтра? — безжизненно спрашивает Анюта. — Приходи…

Молча киваю и она слегка кривит губы в ответ. Тоненькая фигурка в лёгком летнем платье, обдуваемая невидимым чёрным ветром. Я спешу прочь. На колонке у поворота жадно пью ледяную воду, потом стаскиваю рубашку и с наслаждением умываюсь. Чувствую себя почти нормально. Всё же, решаю перед возвращением домой ещё немного побродить по переулкам. Это всегда меня успокаивает.

Жара медленно спадает. Последние купальщики торопятся на Разрыв чтобы освежиться после трудового дня. Ясно себе представляю, как Настюков сейчас неспешно завершает свои дела, бросает на плечо серое безразмерное полотенце и тяжёлой поступью довольного медведя направляется к озеру. Он любит купаться самым последним, когда на берегу уже никого не остаётся, а вода багровая от заката. Жуткое и завораживающее зрелище.

Настюков плюхается в воду с грацией гиппопотама и долго, с удовольствием плавает в огромном кровавом бассейне, не ведая страха, поскольку он сам является частью этого дикого мира. Красные волны жадно лижут пустынный берег. Вдалеке, вдоль кромки шепчущей осоки, начинает «бить» крупная щука. Птицы кружат над лесом, спеша найти убежище на ночь. Наступает тревожный час закатных теней. Чёрная вода розовеет, затем начинает темнеть, становясь в конце концов нестерпимо красной, а после