Напоследок она спрятала талисман человека с саблей под одежду и задумалась, гадая, что имела в виду маленькая женщина (Катриона даже имени ее не знала), когда сказала: «Это кое-что объясняет». Была ли она знакома с этим человеком и знала ли о его привычке дарить могущественные волшебные предметы ничем не примечательным незнакомцам? Или всего лишь подразумевала, что талисман пропустил Катриону сквозь барьер, который не сумела проломить Перниция? По крайней мере, его тяжесть уже не ощущалась и пульсация прекратилась. Он невесомо лежал у нее на груди, даже слишком невесомо, как будто состоял только из шнурка, на котором держался, а необычные полупрозрачные камни были туманом или плодом воображения.

Наконец Катриона встала и двинулась в путь. Она не знала, что еще делать. Солнце подсказало ей, куда идти, – она направлялась домой.

На дорогах тем вечером встречалось удивительно мало людей, а те, что попадались, были, похоже, поглощены собственными заботами. Повсюду ей мерещилось напряжение в воздухе, но Катриона допускала, что это она приносит его с собой. Ее ноги привыкли к тяжелым грузам, но обычно она носила их в коробах или заплечных мешках. После нескольких часов пути с принцессой на руках плечи немели, а спина ныла. Но она еще привыкнет – ничего другого ей не остается.

Когда стремительный клин всадников в королевских ливреях промчался мимо нее – пронзительные звуки горна приказывали всем убраться с дороги, – Катриона едва удержалась от крика. И она вовсе не была уверена, что прокричать ей хотелось не что-нибудь вроде: «Вот она, у меня! Это все ужасная ошибка! Пожалуйста, верните ее несчастным родителям!» Но она не издала ни звука, и никто не бросил лишнего взгляда на молодую измученную женщину со спящим ребенком в перевязи.

Сумерки сгустились, сменившись ночью, а Катриона все шагала и шагала, думая о том, что нужно раздобыть молока для малышки. Она не посмела бы покупать молоко, пока они еще так близко к городу: а вдруг кто-то заинтересуется, куда и зачем она несет чужого грудного ребенка? И все же…

Возможно, это был какой-то задержавшийся след чар маленькой феи, возможно, всего лишь упрямая решимость самой Катрионы, но той ночью она шла без единого привала, а принцесса так и не проснулась. Девушка знала, что ей следовало бы обеспокоиться, не заболела ли малышка, но она была слишком признательна за передышку. Как только они выберутся в более глухую часть страны, станет легче.

Стало легче, но не легко. К концу той первой ночи длиной в несколько веков Катриона забралась под разросшуюся живую изгородь, спрятавшую их от дороги, и, измученная, провалилась в сон. Но вскоре ее разбудил тонкий, жалобный, голодный плач лежащей рядом принцессы, мокрой и грязной. Оторвав несколько полос ткани от нижней юбки, Катриона разобралась с самой неотложной неприятностью, а поскольку не решилась жертвовать тем, что еще могло пригодиться впоследствии, скатала в комок вонючее, отвратительно грязное белье, завернула его еще в один лоскут от юбки и мрачно запихнула в перевязь под ребенком. Движение несколько отвлекло принцессу, та приутихла и только негромко похныкивала, пока Катриона, зорко озираясь по сторонам в поисках воды, выбиралась на дорогу, чтобы двинуться дальше.

К счастью, неподалеку обнаружился ручей, и девушка продралась сквозь невысокий кустарник выше по течению, где их не было видно с тракта. Она вволю напилась сама, решительно ополоснула лицо, чтобы проснуться, пристроила грязную пеленку в ручье, придавив ее камнем, и попыталась уговорить малышку попить немного воды. Ее это насытило бы не в большей степени, чем саму Катриону, но обе ничего не пили с прошлого полудня, а завтрака пока не предвиделось.

Она скрутила жгутом еще один лоскут нижней юбки (та быстро укорачивалась, а Катрионе нужны были карманы). Принцесса жадно ухватила его и стала сосать, пока не обнаружила, что получает вовсе не то, чего ей хочется. Тогда она выплюнула тряпицу и начала вопить с настоящей яростью, покраснев от натуги и извиваясь.

– Ох, магия и благо, что же мне теперь делать? – в ужасе пробормотала Катриона.

Но тут ее ухо уловило характерный шорох в кустах.

«Доброе утро, сэр», – поздоровалась она, увидев, что за ней и принцессой с интересом наблюдает старый лис.

«Голодный младенец», – заметил тот.

Катриона удивилась. Обычно лисы предпочитают долго болтать о бабочках, траве и погоде, пока составляют о вас мнение, – если вообще захотят с вами разговаривать. Даже в этой стране лисы не слишком-то любили беседовать с людьми (и даже в этой стране редко встречались те, кто это умел) и не спешили помогать первой встречной фее. Катриона слегка удивилась уже тому, что этот лис показался ей на глаза. Но она всегда была вежлива с животными, а лис мог знать, где расположено ближайшее пастбище, на котором есть коровы с телятами.

«Да, – грустно подтвердила она, – а у меня нет молока».

«Не твой ребенок», – заключил лис.

«Не мой… – начала было она, но твердо уточнила: – Я ей не мать, но я о ней забочусь».

Лисы тоже умеют по-своему смеяться, что и продемонстрировал ее новый знакомец, поскольку она сейчас явно не могла как следует позаботиться о принцессе. Катриона подняла на него хмурый взгляд, но тут же напомнила себе, что ей нужно попросить его об услуге.

«Жена пятнадцать дней назад ощенилась», – сообщил лис.

«Что ж, очень за вас рада», – хотела было сказать Катриона, но сдержалась.

Похоже, лис угадал, что именно она не сказала, и, наверное, расхохотался бы во весь голос, если бы умел. Катриона подхватила принцессу и попыталась ее укачать, но та не поддалась на уловку: она хотела получить свой завтрак, а также вчерашний полдник и ужин. Причем немедленно. Крошечные кулачки причиняют изрядную боль, если попадают прямо в лицо. Катриона уложила малышку на колени и постаралась набраться терпения в надежде, что малышка вскоре выдохнется.

«У жены есть молоко», – пояснил лис.

Катриона вскинулась и уставилась на него. Он припал к земле на берегу над ней, и его рыжий мех сливался с прошлогодней листвой, до сих пор видневшейся под свежей зеленью живой изгороди. Катриона так изумилась, что забыла о вежливости.

«Почему вы хотите нам помочь?» – спросила она.

«Не по-лисьи помогать людям? – откликнулся лис, скалясь в улыбке. – Неправда. Люблю детенышей. Даже человечьих. От твоего слишком много шума».

Катриона понимала, что он имеет в виду: шум в лесу опасен. А ведь он еще не знает и половины всего.

«Я не могу ее успокоить. Она сердится, потому что голодная».

Лис спрыгнул с берега и ткнулся носом в искаженное плачем свекольно-красное личико принцессы. Он стоически вытерпел два удара ее тяжелых кулачков, пока она не обратила на него внимание. Катриона затаила дыхание. Принцесса открыла глаза, и ее вопли приутихли до неуверенного хныканья. Она ухватила лиса за ухо и дернула. Тот вздрогнул, но высунул язык и лизнул ее. Малышка засмеялась. Это был хриплый смех, но все-таки смех.