«А теперь надо поторопиться». Лис отдернул голову (встряхнувшись, как будто приводил в порядок уши и нос, ушибленный принцессой) и потрусил вверх по течению ручья.

Принцесса вскрикнула, возмутившись, что ее новую игрушку так быстро отобрали, но плач уже измотал ее, и на пустой желудок ей не хватило сил разреветься заново. Почти так же быстро, как гаснет задутая свеча, она опять заснула, хотя и во сне продолжала хныкать, ее личико хмурилось, а уголки рта подчеркнуто смотрели вниз в недвусмысленной гримаске несчастного младенца.

Катриона выхватила из воды пеленки, стараясь удерживать их на расстоянии вытянутой руки, пока с них не перестанет течь. Проточная вода неплохо их отстирала. Перевязь с ребенком она поддерживала другой рукой. Все тело ломило, у нее самой кружилась голова от голода, а с отставленной руки время от времени капало на юбку и ногу. В ботинке захлюпало.

Девушка ожидала, что жена лиса начнет спорить, но едва он скрылся в норе, как тут же выбежал обратно, а она вынырнула следом, излучая материнство, словно огонь – жар. Она лизнула принцессу в лицо, та проснулась и любезно подергала лисицу за уши, но расплакалась, еще толком не стряхнув сон, тонко и отчаянно, разрывая Катрионе сердце.

«Положи ее рядом со мной, – велела лисица. – Устрой ее так, как если бы она была… щенком. Она слишком большая, и мне ее не подвинуть. С остальным я справлюсь».

И она справилась. Катриона гадала, не будут ли лисята скулить, оставшись на этот день без завтрака, поскольку принцесса досуха высосала несколько сосков, прежде чем заснула снова, на этот раз розовая и улыбающаяся.

«Спасибо, – выпалила Катриона. – Спасибо, спасибо. Я могу… – Она чуть помешкала. – Могу ли я хоть что-нибудь для вас сделать? Я… я не настоящая фея. И мало что умею. Простите».

«Как тебя зовут?» – спросил лис.

«Катриона», – удивившись, ответила девушка.

«Что ж, Катриона, – решил лис, – если лиса когда-нибудь назовет тебя Катрионой, ты должна прийти ей на помощь. Ты это сделаешь?»

«Да», – отозвалась Катриона.

Лис снова рассмеялся, на этот раз с оттенком некоторой горечи.

«Да, – подтвердил он. – Я тебе верю. С утра я наблюдал за тобой некоторое время, прежде чем заговорить. Я мог бы вовсе тебе не показываться».

«Поспи пока здесь, – предложила лисица, когда Катриона начала снова натягивать перевязь. – Мы посторожим. Я могу покормить ее еще один раз, перед тем как вы двинетесь дальше. Но только один. А то мои детеныши взвоют».

Лисята не воют, но Катриона оценила шутку. Она заснула так быстро, что, укладываясь на землю, стукнулась головой.

Ее разбудил счастливый детский смех. Она открыла глаза. Принцесса пыталась поймать лиса за хвост. Он устроился так, чтобы она не могла больше ни до чего дотянуться (переворачиваться она еще толком не умела, хотя и пыталась), и щекотал ей лицо кончиком хвоста, а затем отдергивал, когда она к нему тянулась. Малышке это казалось увлекательнейшей игрой, и она махала ручками, пиналась и чихала. Катриона не обнаружила на хвосте заметных проплешин и решила, что лис тоже неплохо проводит время. «А вдруг у него блохи? – подумала она. – Ну и ладно. Я нарву черемши, она поможет».

При мысли о черемше ее желудок внезапно взвизгнул, почти так же громко, как принцесса, в очередной раз упустившая хвост, и столь же внезапно Катриона осознала, что чует запах еды. Лисьи логова частенько благоухают остатками прошлых трапез, но это… Она села, обернулась и увидела на земле рядом с собой мясной пирог. Судя по его виду, он перенес нелегкую дорогу, но это, несомненно, был мясной пирог.

«Это тебе, – пояснил лис. – Прости за следы зубов. Я несколько торопился».

Катриона проглотила еду раньше, чем лис договорил.

«Мне только и остается, что еще раз вас поблагодарить, – вздохнула она. – Снова и снова».

«Я так могу и привыкнуть к благодарностям», – наполовину в шутку, наполовину всерьез заметил лис.

Благодарности в человеческом понимании не были приняты среди животных. (Как и извинения. Гордость лиса явно пострадала от недостаточно ловкого похищения пирога. Гордость очень важна. Это одна из тех вещей, которые помогают выжить.)

«Мне кажется, ты прячешься от собственного рода по важной причине, – помолчав, добавил лис. – Вчера были именины принцессы, и в полдень небо потемнело, и ветер запáх неправильно, а позже королевские всадники промчались по дорогам с сердитыми и испуганными лицами. А потом пришла ты».

«Да», – подтвердила Катриона.

Лис больше ни о чем не спросил. Тайны тоже в числе тех вещей, которые помогают выжить. Из норы до Катрионы доносились приглушенные писки и шорохи: вероятно, лисица кормила собственных детенышей.

«Благодарю тебя за твою благодарность», – наконец чопорно заключил лис.

Девушка порывисто протянула к нему руку, чтобы погладить или обнять, но вспомнила, какой невыносимой грубостью это показалось бы лису, и отшатнулась.

Лис задумчиво посмотрел на Катриону.

«Все правильно», – сказал он, поднялся, подошел к ней и на миг прижался длинной и узкой пушистой щекой к ее широкой, круглой и гладкой.

Без блох не обошлось, но черемша помогла, а ее вонь отчасти скрадывала некоторые другие неизбежные запахи. И Катриона начала подозревать, что те один или два подарка от фей-крестных, которые она прозевала, зажав ладонями уши, имели отношение к добронравию, поскольку во время их долгого трудного путешествия принцесса вела себя удивительно спокойно. После первого утра она больше не капризничала. Катриона сделала безумное предположение, что это как-то связано с молоком: принцесса пила не только молоко лис, коз, коров, овец, кобыл и разнообразных домашних кошек и собак (в основном овчарок и колли), но и олених, барсучих, выдр, хорьков, куниц, волков, рысей, лесных кошек и медведиц (у некоторых добыть его было труднее, чем у остальных). Девушка знала, хотя никто ей этого не говорил, что среди зверей распространилась новость о ребенке, путешествующем на северо-запад на руках феи, которая не приходится ему матерью, мало что умеет как фея, но способна разговаривать с животными. Она надеялась, что при этом упоминалась и ее вежливость. Зачастую, остановившись близ крестьянского хозяйства вечером или ранним утром (одним из проявлений удивительной покладистости принцессы была легкость, с какой она привыкла к вынужденному режиму всего с двумя кормлениями в день) и спросив: «Козочка-козочка, не дашь ли мне немного молока?», она обнаруживала, что коза (или другая кормящая мать, оказавшаяся поблизости) уже ждала ее прихода и нередко могла подсказать, где искать еду для принцессы в следующий раз.

Если Катрионе везло и она находила ферму, куда осмеливалась подойти (с живой изгородью или стогом сена близ пастбища с животными, к которым она могла бы обратиться, и вдалеке от дома), то предпочитала большие хозяйства. Принцесса, особенно с тех пор, как стала питаться дважды в день, проявляла завидный аппетит, и в маленьком хозяйстве недостачу могли заметить. Несколько раз Катриона оставляла одну из немногих последних монеток на пороге, или узелке на хозяйском платке, висящем на вилах, или возле раковины на маслобойне, где ее найдет хозяйка. Такого рода вещи случались в этой стране, но монетки обычно бывали серебряными или изредка, если кому-то выпадало такое счастье, из металла, который называли волшебным, хотя никто (в том числе и феи) не знал, откуда он берется, – переливчатого на солнце и необычно теплого в руке даже зимой. Полпенни Катрионы были обычными медяками, отчеканенными на королевском монетном дворе. Однако переливчатые никто не стал бы тратить. Они становились семейным наследием. Медяки Катрионы могли принести больше пользы, если семья рисковала остаться голодной из-за того, что кто-то выпил их молоко. (О монетках из волшебного металла рассказывали, что с ними скотина доится обильнее, посевы всходят лучше, а здоровье хозяев остается крепче еще целый сезон. С этим Катриона тоже ничего не могла поделать. Она могла только оставить обычные потускневшие полпенни.)