Монах тоже привстал.

— Олег Монахов. Мне тоже приятно. Это мой друг журналист Алексей Добродеев.

— Журналист? Репо́ртер? — оживился швед. — Нам надо журналистов. Мы боремся с собаками на улице. Ты из какой газеты?

Добродеев уселся с другой стороны и сказал:

— Я сотрудничаю со многими печатными изданиями.

— Я читал про убийство в газете «Вечерняя лошадь», — сказал Ларссон. — Это ты?

— Это я, — признался Добродеев.

— Это есть очень необыкновенно и странно убивать… с этими… — Он пошевелил пальцами. — С ножницами! Я не знал, что так возможно. Как говорится: век живи, век учись. Можешь написать про бедных собачек?

— В принципе могу, — сказал Добродеев. — В моем материале не было про ножницы.

— Тогда напиши! Про ножницы сказала горничная, очень хорошая девушка.

— Я подумаю, — сказал Добродеев. — Нам пора, рады были познакомиться.

— Можно телефончик? — сказал Ларссон. — Я позвоню.

Монах ухмыльнулся.

Добродеев продиктовал номер своего мобильника, и они откланялись.

— Придется написать про бедных собачек, — сказал Монах. — Ты пообещал.

— Иди к черту! Собак мне только не хватало для полного счастья. За что ты извинялся?

— Как любознательный и склонный к анализу член детективного клуба любителей пива, Лео, ты мог бы и сам догадаться. Подумай и…

— Ты бросил ему деньги в кофе! — расхохотался Добродеев. — Бросил?

— Бросил, а он сказал спасибо. Представляешь себя на его месте? Тебе какой-то жлоб бросает пятак в стаканчик с кофе, а ты ему говоришь… Вот мне по-человечески интересно, Леша, что бы ты сказал на его месте?

— Послал бы!

— И я послал бы. А Ларссон сказал спасибо — вот что значит европейское воспитание, Леша.

— Папочка, все прошло просто чудесно! — Лара обняла отца, поцеловала в щеку.

— Я не публичный человек, ты же знаешь, — сказал Сунгур, обнимая дочь. — Если бы Савелий не настоял… да и Коля Рыбченко.

— Они правы, папочка, читателя нужно любить.

— Ларочка, а этот парень, Ростислав… что он за человек?

— Нормальный человек, папочка. Хороший специалист, сказал, если что, пригоняй машину к нему. Очень полезное знакомство.

— Как я понимаю, не только полезное, так? Он тебе нравится?

— Нравится.

— Ты поосторожнее, девочка. Ты у меня такая ранимая…

— Папочка, ты же знаешь, я реалист и все про себя понимаю. Ранимая, книжное воспитание, восемнадцатый век… скучная, одним словом. Ты это имеешь в виду?

— Ты не скучная, ты умница и замечательный человек!

— Когда о женщине говорят, что она замечательный человек и умница, плохи ее дела. Я шучу, папочка! — воскликнула она, видя, что отец собирается возразить. — Мы с Ростиславом друзья, он мне нравится, что будет дальше… посмотрим. Я пригласила его на ужин, ты не против?

— Когда?

— Сегодня. Он сказал, что ты ему очень понравился, он никогда еще не видел живого писателя. Ну я и сказала, приходи. Посидим, я накрою на стол. Скажешь маме?

— Она еще не знает?

— Я ее не видела. Если она сможет, конечно. Если не сможет, посидим сами, ладно? Юрка не придет до утра… зачем вы ему позволяете? Совсем от рук отбился.

— Мама считает, пусть перебесится. Не обращай внимания. О чем вы с ним говорите?

— Обо всем. Ростислав много читает, знает стихи, интересуется астрономией. У него даже подзорная труба есть и много книг о космосе. Я хочу попросить его выступить у нас в библиотеке…

— Как вы познакомились?

— Он налетел на меня на Пятницкой, чуть не сбил с ног. Я же говорила. Долго извинялся, пошел провожать, пригласил в кафе.

— Он не женат? — не выдержал Сунгур, испытывая ревность и страх за Лару, такую неприспособленную и витающую в облаках, украдкой рассматривая ее, смущенную, раскрасневшуюся… и глазки сияют! Ростислав красив и самоуверен… зачем ему Лара? Это только в романах красивые и самоуверенные парни влюбляются в дурнушек, да еще и богатые, а в жизни… Правда, он не богач. Лара уже обожглась однажды, не хотелось бы повторения.

— Говорит, что нет. Папочка, не беспокойся за меня, я уже большая девочка. Все будет хорошо. Можно мне еще кофе? Твой кофе просто фантастика!

* * *

— Анжелика, ты случайно не знаешь писателя по имени Кирилл Сунгур? — обратился Монах к жене друга детства Жорика Шумейко. У него, как мы уже знаем, была своя квартира, но он под разными предлогами затягивал переезд, хотя, если честно, семейство Шумейко его уже достало. Монаху часто не хватало сил для рывка… такой он был человек. Идет в гору, идет, вот уже и до вершины совсем ничего, и всех обогнал, и вдруг махнет рукой: да гори оно все синим пламенем! Неинтересно. Плюнет и уляжется на травке, а потом и вовсе съедет к подножию. Правда, у Шумейко не травка, а старый раздолбанный диван с выпирающими пружинами, которые Монах называет секс-точками. Он лежит между диванными секс-точками, созерцает трещины на потолке и думает. И всякие интересные мысли приходят в голову. Диван мягкий, на пружинах, и на нем можно покачиваться, как в гамаке. Сейчас такие диваны уже не производят, а жаль.

Анжелика в кресле вязала очередной свитер дикой расцветки, губы ее шевелились, считая петли, а еще она все время поглядывала на экран телевизора — там показывали сериал про двух сестер, влюбленных в одного парня, причем одна из сестер — садистка, другая — вечная жертва… с розовыми соплями, как выразился Жорик. Опять ревет, говорит Жорик. Сто двадцать пятую серию подряд она ревет! Он сидел на диване перед журнальным столиком и складывал какой-то механизм, уже в третий раз, и всякий раз оставались лишние детали. Жорик долго их рассматривал, вздыхал и принимался разбирать содеянное; между делом он скептически комментировал происходящее на экране. Эта садюга опять задумала какую-то подлянку, говорил Жорик невнятно из-за винтиков, которые держал во рту. Ты только посмотри на ее довольную рожу! Не надоело, Анжелка? Не тошнит? У него получилось: «Посотри на юю вовольдую вожу».

— Ты бы помолчал, а то проглотишь, — сказала Анжелика. — И тогда точно не хватит. Как ты сказал, Олежка? Кирилл Сунгур? Конечно, знаю! Его все знают. Хороший писатель, но… — Она замялась.

— Но?.. — повторил Монах.

— Мужская проза, — важно сказала Анжелика. — Не для женщин.

— Ой, не могу! — отреагировал Жорик, роняя изо рта винтик.

— Это как? — спросил Монах.

— Ну, этот частный сыщик, Одинокий Волк — нормальный мужик, хороший, честный, но какой-то несчастный, у него по жизни все время невезуха. И вечно встревает в драки. Дерется, ломает челюсти, руки-ноги, весь избитый, в шрамах, то ранение, то контузия, весь перебинтованный, перестрелки… ужас! И с женщинами ему не везет, никакой романтики. Какие-то белые мыши всю дорогу.