Ванечка все играл; Мадам Осень слушала музыку и тихонько плакала, деликатно шмыгая носом и промокая глаза носовым платочком. А Ванечка уже играл другую мелодию, тоже знакомую, узнаваемую, эпохальную; и еще, и еще…

Мадам Осень встала и пошла из парка, а вслед ей неслось: «Et si tu n'existais pas’ — «Если бы не было тебя»… Джо Дассен… потом «Бабье лето»… потом «Король Оранжевое лето»… Музыка становилась все тише по мере того, как она уходила. Она остановилась, чувствуя, как разрывается сердце, постояла немного — даже спина ее выражала нерешительность и сомнение, — потом повернулась и пошла обратно…

* * *

… — Все-таки «книжный суд» работает, Лео, — сказал Монах Добродееву, оторвавшись от литровой кружки пива. — Все-таки она вертится!

— Ха-ха! — сказал Добродеев. — Трижды «ха-ха»!

— Напрасно! Вспомни все «попадания», Леша. «Кладбищенская свечка» в юбке и мундире… Дронов! Возомнивший о себе писаришка — не кто иной, как твой друг Абрамов. Согласен? Согласен. Что там еще? Женщина, встретившая бывшего жениха…

— И кто же эта прекрасная незнакомка?

Монах почесал в затылке.

— Допускаю, что это была Мадам Осень. Когда мы найдем ее, то обязательно спросим. И последнее — про ужасные воспоминания старины. Тут и ежу понятно! Тени из прошлого, которые висят удавкой и не дают нам жить. Дронов, Сунгур, Абрамов… Нет, мой юный друг, что-то в этом есть. Хочешь, попробуем еще разок?

— Книга с собой? — ухмыльнулся Добродеев.

— А как же! Все мое, так сказать, мекум порто. — Монах раскрыл папку, и на лице его появилось озадаченное выражение. Он поднял глаза на Добродеева и сказал: — А где книга?

— Детишки Шумейко постарались? — рассмеялся Добродеев. — У меня идея, Христофорыч! Давай переселим тебя в новую квартиру. Повесим везде жалюзи, прикупим диван… Представляешь, Новый год в собственной квартире! Гостей позовем… как?

Монах вытянул губы трубочкой, запустил пятерню в бороду, задумался…